Театр имени Наталии Сац показал новую оперу Владимира Мартынова
Музыкальный театр имени Наталии Сац под конец сезона представил экспериментальную премьеру: оперу Владимира Мартынова «Упражнения и танцы Гвидо». В качестве сценической площадки для бессюжетного двухчасового произведения, исполняемого на латыни, выбрали художественный цех театра, куда зрителей ведут по закулисью. Неординарным путешествием оказывается и само произведение.
Один из самых уважаемых композиторов современности — Владимир Мартынов — известен не только своими сочинениями, но и концепцией «конца времени композиторов». Упрощая, эту идею можно описать так: эволюционное развитие музыки невозможно, идти дальше некуда, поэтому остается обратиться к прошлому, к истокам.
И хотя в своем творчестве Владимир Мартынов регулярно опровергает собственные теоретические разработки, демонстрируя, что в музыке по-прежнему есть место оригинальности, новаторству, «Упражнения и танцы Гвидо» как раз развивают идею о возврате к древним пластам духовной культуры и рассказывают о конфликте старого и нового (в котором, надо заметить, Мартынов вовсе не на стороне прогресса).
Спектакль начинается с хора монахов, исполняющих григорианский хорал. Минималистичное оформление театрального цеха перекликается с аскетичным убранством бенедиктинского монастыря, где живет главный герой — теоретик музыки Гвидо Аретинский. Это реальная историческая фигура. Именно ему принадлежит изобретение нотной записи в современном ее понимании (знаки на линейках), а также сами названия нот.
Простая шестизвучная гамма — до, ре, ми, фа, соль, ля — и становится у Мартынова главной музыкальной темой, которая вступает в противоборство — эстетическое и идеологическое — со строгим архаичным напевом. Сопровождение струнного оркестра, мерцающее аллюзиями на Моцарта, и имитация органа в хоральных эпизодах усиливают мелодический контраст. Порой столкновение получается даже слишком нарочитым: галантные каденции скрипок вдруг прерываются суровым хоровым напевом, а через несколько секунд мы из звукового мира Средневековья опять попадаем в эпоху Просвещения.
Сценическое действие отражает эти скачки условно (декорации как таковые не используются) и в то же время очень конкретно: хористы, сменившие монашеские рясы на халаты студентов-медиков, выкатывают на импровизированную сцену стол с телом человека. И еще недавно молившийся на коленях монах будет его препарировать, извлекая из груди манекена бумажную стружку.
Идея анатомического театра вызывает в памяти пушкинские строки, столь уместные в контексте изобретений Гвидо: «Музыку я разъял, как труп». И когда на задник проецируются цифры и математические формулы, продолжение уже напрашивается: «Поверил я алгеброй гармонию». А на сцене в это время бывшие монахи под руководством Гвидо экспериментируют с генератором электричества.
Таким же исследователем, препарирующим тело музыки и высекающим искры из столкновения несовместимых стилей, выступает и сам композитор. Воспевая возврат к забытым традициям, Мартынов оказывается новатором, открывающим новые горизонты и реформирующим сам жанр оперы.
— «Упражнения и танцы Гвидо» — это антиопера, — сказал на премьере постановщик и художественный руководитель театра Геогрий Исаакян.
И, надо признать, более точное определение подобрать сложно. Начиная с решения доверить главную партию актеру-миму (Михаил Богданов) и заканчивая отсутствием привычных оперных форм — арий, монологов, дуэтов, Мартынов последовательно разрушает традицию оперного театра и возводит на ее руинах нечто иное: свой музыкальный монастырь. Сакральное пространство, где прошлое и будущее, традиции и новаторство переплетаются так тесно, что все действие и вся музыкальная ткань становятся одним вневременным гимном искусству.
