«Главный вопрос — что нас ждет после эпидемии»
Перенос Венецианской биеннале из-за коронавируса не особо скажется на российском проекте, но сильно повлияет на мировой арт-рынок. Однако планы по реставрации исторического павильона, спроектированного Алексеем Щусевым, не отменены, и работа над экспозицией нашей страны продолжается, только дистанционно. Об этом «Известиям» рассказала комиссар России на Венецианской биеннале Тереза Иароччи Мавика вскоре после ужесточения карантина в Италии.
— Как перенос сроков Венецианской биеннале скажется на Русском павильоне и подготовке экспозиции в нем?
— Поскольку работа над павильоном изначально велась стратегически, то очень многое было предусмотрено заранее. Вплоть до таких деталей, как, скажем, бронирование билетов или обеспечение участников жильем. Кроме того, были определены местные партнеры, от инженеров и архитекторов, выполняющих базовое техническое обследование здания, до дизайнеров и пиарщиков, работающих с заделом на будущее. Со всеми были подписаны договоры.
— Соглашения оговаривают не только результат работы, но и период выполнения — скажем, март?
— Мы подписали договоры в конце января — начале февраля, многие из них долгосрочные. Это было сделано намеренно — мы, к примеру, заинтересованы в дизайнере, который учитывал бы не отдельный проект, а всю перспективу, или пиарщике, способном выстроить протяженную PR-стратегию и понимающем, что реконструкция павильона подразумевает не только преобразование его архитектуры, но и переосмысление институциональной роли. Это основательная и многоуровневая задача. Для меня как комиссара было важно изначально выстроить вокруг павильона солидную инфраструктуру, способную принять не один, а многие проекты. Сформировать опытную команду, которая работала бы в павильоне из года в год.
— То есть получается, что вся эта команда уже сформирована и работает, несмотря на перенос?
— Да, в удаленном режиме. Наш куратор живет в Милане и оттуда работает дистанционно. А архитекторы Александра Ковалева и Кэй Сато сейчас в Японии — мы всё время на связи по скайпу. Так и живем. Значительная часть нашего проекта будет доступна онлайн. В преддверии фактического открытия мы запустимся виртуально.
— Помимо российского павильона в Венеции вы отвечаете за еще одно выставочное пространство — V–A–C Дзаттере. И там к открытию биеннале всегда готовился какой-то проект.
— В этом году открытие проекта «Неэкстрактивная архитектура» в V–A–C Дзаттере было запланировано на конец марта. Все частные фонды, присутствующие в Венеции, договорились не открываться одновременно с биеннале, а сделать это заранее. Мы пригласили английского архитектора Джозефа Гриму разработать кураторскую программу, посвященную воздействию архитектуры XXI века на материальную, социальную, экономическую и природную среды. Участники были отобраны по итогам конкурса, но до сих пор не объявлены, так как никто из них не может приступить к работе. Квартиры, снятые для них на год, пустуют. В Венеции сейчас пустует всё. Закрыто и наше палаццо на набережной Дзаттере — весь персонал находится дома на карантине.
— Даже находясь в Венеции, сотрудники не могут прийти в палаццо?
— Таков последний указ: следует как можно реже выходить на улицу. По всей Италии получил распространение хэштег «я остаюсь дома», о нем постоянно говорят на телевидении и по радио. Жизнь замерла. Все публичные места официально закрыты. Предоставляются только самые необходимые услуги: работают аптеки, больницы, продуктовые магазины... Из-за этого у нас возникло много организационных проблем. Так, нам было очень сложно вернуть работы с предыдущей выставки, поскольку таможня не работает. И даже охрана не всегда может приехать на работу.
— Как же музей стоит без охраны?
— В пустом здании установлена охранная сигнализация. Но это не решает других проблем. Фонд Пино, например, уже начинал монтировать выставку в Пунта делла Догана (крупное выставочное пространство на Большом канале. — «Известия»). Сейчас они продолжают монтаж по скайпу, не зная, завершат его или нет. В любой момент власти могут потребовать, чтобы даже охрана не перемещалась по городу. Возможно, кому-то из сотрудников просто придется остаться внутри.
— Если они уже монтируют выставку, то когда они будут ее открывать? И что будут делать другие фонды, в том числе российский V–A–C?
— Мы все озадачены этими вопросами: переносить открытия на конец апреля, на май или просто ждать, когда вновь начнется жизнь в стране и городе, и тогда без заметных вернисажей открыть двери посетителям в обычном режиме. Светские мероприятия могут быть проведены в августе, в дни биеннале.
— Почему биеннале перенесли именно на конец августа?
— Потому что в первые дни сентября стартует Венецианский кинофестиваль. То есть он практически совпадет с биеннале, что гарантирует присутствие публики. К тому же новый президент биеннале — Роберто Чикутто — из мира кино, видимо, ему показалось целесообразным объединить все усилия (в качестве продюсера он работал над фильмами Спайка Ли, Жака Риветта, Отара Иоселиани и других мэтров. — «Известия»). С другой стороны, переносить ее меньше чем на три месяца вперед довольно рискованно. Ведь даже когда эпидемия закончится, невозможно будет открыться на следующий день. Запуск в августе позволит захватить еще немного лета, а осенью интерес зрителей станет уже существенно ниже.
— Почему нельзя открыть биеннале на следующий день после отмены карантина? Можно же сделать, как с выставками фондов, просто пустив зрителей сразу после снятия ограничений.
— Павильоны — это не частные фонды. Вы знаете, сколько человек работает каждый год, например, в павильоне Китая? Не меньше 30. А всего стран-участниц около 150. Биеннале требует присутствия огромного количества специалистов. Все они должны добраться до Венеции и провести довольно долгую предварительную работу.
— Давайте рассматривать оптимистичный вариант, что летом карантин закончится. В этом случае уже произошедший перенос сроков — большая потеря для художественного мира и российского павильона в частности?
— Для российского павильона я не вижу потерь, и это вовсе не оптимистичное утверждение. Венецианская биеннале — прежде всего часть единого арт-рынка. В дни профессионального превью у павильонов Германии, Америки, Франции и не только вы обязательно встретите самых крупных галеристов. Это неслучайно. Со стопроцентной вероятностью работы художников, которые выставлены в павильонах этих стран, через две недели будут представлены на Art Basel (крупнейшая швейцарская арт-ярмарка. — «Известия»). Но в России, к сожалению, рынок искусства не так структурирован. Наши галеристы тоже посещают Венецию, но скорее из интереса, любви к искусству или из солидарности. Российских галерей на Art Basel нет. Россия таким образом исключена из игры, которую ведут крупные европейские страны. Благо, что в этом году проходит архитектурная биеннале, которая не так очевидно связана с рынком.
— Но ведь изначально у Венецианской биеннале были совсем другие цели — не рыночные.
— Да, когда-то биеннале была по-настоящему открытой платформой, где встречались, знакомились, вместе работали и говорили о своих странах художники со всего мира. Но с началом глобализации идея национальной репрезентации претерпела множество существенных изменений. Став комиссаром, я первым делом задала себе вопрос: для чего в отсутствие развитого внутреннего арт-рынка может быть использован павильон? Чем он может быть полезен как проект, как институт? Мне кажется, что с его помощью можно и нужно вести разговор о новой России, репрезентировать государство, но не в контексте мощной истории и культурных достижений прошлого, как случалось, а с акцентом на творчество молодых. Показать новое поколение архитекторов, деятелей театра, художников, музыкантов...
— Описывая концепцию Русского павильона, вы подчеркиваете, что жизнь в нем должна кипеть не только в дни открытия биеннале.
— До прихода COVID-19 мы жили в мире, где всё должно было происходить сию секунду: быстро испытать эмоцию, быстро зафиксировать ее на фото, быстро опубликовать в Instagram. К биеннале это относится в полной мере. Жизнь в павильонах кипит в первые дни. Весь арт-мир съезжается в Венецию, все бегут как сумасшедшие, ничего не успевают. Моя мечта заключается в том, чтобы российский павильон был активным на протяжении всей биеннале. По истечении первых «профессиональных» дней экспозиция не должна превращаться в археологию — мертвый выставочный проект. Для меня и для операторов павильона важно передать свое ощущение страны: Россия, в которой мы живем, пребывает в постоянном движении, творческом поиске, эволюции. Поэтому внутри павильона нами была запланирована обширная программа длиной в полгода. Теперь, безусловно, придется ужимать ее до трех месяцев, но, как я говорила, многое будет происходить в режиме онлайн.
— На прошлой архитектурной биеннале павильон Англии назывался «Остров». Там не было ничего, пустое помещение. Предполагалось, что должна быть публичная программа, но когда люди туда заходили, у них поначалу был шок: «Почему здесь просто голые стены?»
— Я думаю, что шок тоже иногда полезен, дает возможность пробудиться и задуматься.
— Вернемся к российскому павильону. У вас были большие планы по его реконструкции.
— Они и остались!
— Вы говорили, что откроете террасу, которая выходит на лагуну.
— Да. Это наша мечта.
— Ее откроют, несмотря на события?
— Вирус на террасе не сказывается.
— Но это большой труд строителей, архитекторов.
— Мы в любом случае должны это cделать. Закрыть террасу, нам кажется, несправедливо по отношению к гениальному замыслу архитектора Щусева: ведь это единственный павильон, у которого есть терраса с видом на лагуну! Только Щусева занимала непосредственная связь павильона с городом. Но терраса уже много лет позабыта и используется не по назначению. Как так?
— А у Венесуэлы, Испании, которые расположены ближе к выходу, нет террас с видом на лагуну?
— В том-то и дело, что ни у кого больше нет, только у России! Однако в здании не только террасу закрыли, но и замуровали много окон. Павильон превратился в крепость. Вдобавок после многочисленных выставок не были демонтированы стены, а новые конструкции просто накладывали поверх старых. Пришел момент, когда нужно расчистить это пространство, начать с чистого листа, чтобы оно прожило еще 150 лет. Павильон по своей сути — легкая архитектурная форма. Он строился в садах для того, чтобы во время прогулки можно было отдохнуть в тени, уединиться, поговорить. Это не музей в нашем традиционном понимании. Щусев же сделал так красиво: стеклянная крыша, дневной свет внутри! Зачем превращать помещение в стандартный выставочный зал?
— Вы хотите пустить дневной свет через крышу (а в Италии летом очень яркое солнце), открыть террасу, через которую будет проникать ветер с лагуны. Это не скажется на температурно-влажностных условиях?
— Всё можно контролировать, если делать с умом. Но в то же время нужно понимать, что павильон — не лучшее место, чтобы выставлять «Мону Лизу», он предназначен для других целей и использовать его надлежит иначе.
— Пол в павильоне деревянный. Это так и останется?
— Пол был деревянным первоначально. Спустя несколько реконструкций произошли изменения. В 1970-е дерево было заменено цементом, а деревянный элемент остался лишь там, где сейчас зияет дыра от лестницы. В павильоне работают инженеры, они проводят испытания прочности, а также оценку несущей способности полов. Существуют критические точки. Взять хоть входную зону на втором этаже, где незамедлительно следует укрепить фундамент. Когда Щусев проектировал павильон, он не думал, что на Венецианскую биеннале будут приезжать 600 тыс. человек.
— Потери биеннале в целом из-за переноса сроков будут большими?
— Потери, несомненно, будут, но если мы откроемся в конце августа, то не столь значительные. Разумеется, проблем много. Травмирован и вынужден пересматривать свои планы весь мир, не только Италия. Наша коллега курирует биеннале в южнокорейском городе Кванджу — там тоже не знают, что будет. Отменили все фестивали в Германии… Пока преждевременно говорить, что нас ждет после эпидемии, но это главный вопрос. Остальное — второстепенно. Не уверена, что сокрушительный стресс, который мы сейчас испытываем, оставит всё как было. И это неплохо, в итоге многое может измениться к лучшему.
Если говорить об Италии, то большинство ее жителей несет колоссальные потери. Не только материальные. Не могут свободно перемещаться, сидят дома, ничего не видят, ни с кем не общаются. Скоро, кажется, так будет повсеместно. Нелишне взять паузу и задуматься. Существует прекрасная африканская мудрость: «Ты двигался так быстро, что оставил свою душу позади, — остановись и подожди, пока она догонит тебя».
Тереза Иароччи Мавика родилась в Италии, окончила факультет политических наук Восточного университета в Неаполе по специальности «советология». В 1989 году переехала в Москву для обучения в Институте народного хозяйства им. Г.В. Плеханова. В 2003-м возглавила первую российскую галерею, представлявшую западное искусство в Москве. В 2005-м стала сооснователем и руководителем московского фонда «Современный город», созданного для поддержки молодых кураторов и художников. С 2009-го — сооснователь и директор фонда V–A–C. В 2019 году назначена комиссаром России на Венецианской биеннале.
