Ушли от «Богемы»: в МАМТе прошел финальный показ оперы Пуччини
Призраки Парижа и ангел на мансарде, военные будто со старых фотографий и взлетающие голуби... Музыкальный театр им. К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко в последний раз показал «Богему» Джакомо Пуччини. Опера в постановке Александра Тителя шла в МАМТе с 1996 года и послужила трамплином для ведущих солистов труппы, включая Хиблу Герзмава, исполнившую в заключительном спектакле две главные роли. Столь длительная жизнь спектакля обусловлена редким единством режиссерской концепции с композиторским замыслом.
События оперы режиссер и его постановочная команда представили в виде ретроспективы. Визуальный символ спектакля — иллюзорный Париж начала XX века. Художник Юрий Устинов установил на сцене внутренний занавес с импрессионистическими пейзажами города. По ходу действия он меняется, обрастая дополнительными слоями. Сперва ткань напоминает парус плывущего по волнам Сены корабля. В середине первого акта занавес иллюстрирует крыши Монмартра. Во втором акте — Латинский квартал. В третьем — улочки окраин города.
— Мы с Юрием Устиновым хотели погрузить действие в эпоху начала XX века, в мир художников-постимпрессионистов. Главное, что они придумали, — новое изображение света и воздуха. Устинов это почувствовал и создал тюль, на котором угадываются реминисценции полотен Дега, Сезанна, Лотрека. Сквозь ткань просвечивают видения, говорящие нам об определенной эпохе. Так возник воздух Парижа, самое дорогое, то, что по-прежнему не состарилось в этой постановке, — пояснил «Известиям» худрук и главный режиссер МАМТа Александр Титель. — Спектакль прошел 200 раз, объехал половину Америки, показывался в Южной Корее и в разных городах России.
Среди других атрибутов Парижа — заброшенная мансарда, куда Рудольф приходит в надежде обрести покой. Рождественская ярмарка с суетящимися посетителями. Расположившийся вдоль торговых рядов ретро-автомобиль. Мигающие огни кабаре. Чтобы создать атмосферу давно ушедшего прошлого, ярким краскам художник по костюмам Ирина Акимова предпочла эффект сепии. Одетые в черные, серые и бежевые тона дети, уличные музыканты, военные словно сошли со старых потускневших фотографий.
Если Париж и толпа в «Богеме» — призраки, персонажи оперы реальны и полны жизни. Они любят, страдают и борются за свои мечты. Мими у Тителя почти преодолевает смертельную болезнь. Рудольф, отбросив сомнения, остается с ней до конца. Простачок Марсель завоевывает сердце Мюзетты, скитаясь и зарабатывая росписью стен в таверне. В ответ прелестница ненадолго, но жертвует ради него роскошью и комфортом. Окрыленные грезами герои искренне верят в счастливое будущее. Тем сложнее им прощаться с ним. Утратив надежду, поэт и художник теряют возможность творить и, по сути, умирают вместе с Мими.
Несмотря на внутреннюю силу персонажей, их трагедия предопределена с первых минут спектакля. Об этом свидетельствует липкий полумрак, окутавший все сцены «Богемы», за исключением ярмарки (художник по свету Ильдар Бедердинов). Введенный Тителем в действие ангел, который преследует Мими в мансарде и кабаре. Взмывающие в небо с открытием занавеса белые голуби — душа героини.
Желание героев жить и любить передалось оркестру под руководством Марко Армильято. Итальянец привнес в партитуру Пуччини легкость и изящество. Блеск парижского веселья живописали нежные переливы скрипок, торжественные сигналы духовых, кокетливые переборы арфы, тонко обыгранные дирижером. А стремительные темпы подчеркнули динамизм и компактность оперы.
Последний показ спектакля стал бенефисом нескольких поколений артистов МАМТа, прошедших через «Богему». Звезда вечера Хибла Герзмава появилась на сцене в партиях Мими (I, III, IV акты) и Мюзетты (II акт). Объединенные ее вокалом и харизмой, полярные героини явились разными гранями одной женщины. Мими хрупкий хрустальный тембр певицы придал трогательности и беззащитности. Мюзетте — задорного кокетства. А коллеги Герзмавы — «земные» сопрано Ольга Гурякова (Мими) и Ирина Ващенко (Мюзетта) — добавили женским образам реализма.
Особо ярким оказался дуэт Хиблы с Чингисом Аюшеевым (Рудольф). Солисты совпали не только в силе и диапазоне голоса, но и в актерской харизме. Благодаря чему главное достоинство оперы — кантиленные ансамбли — расцвело во всей красе. Не менее ярко выглядела пара Марселей. Алексей Шишляев, обладатель сочного баритона, заострил комедийные черты художника. А Евгений Поликанин, вышедший на замену в III акте, раскрыл его лирическую натуру.
