Памяти мафии: как гангстерское кино осталось без гангстеров
На экраны 2 августа выходит «Кодекс Готти» — еще одна история жизни одного из самых колоритных мафиозо Америки конца прошлого века, на этот раз с Джоном Траволтой в главной роли. Журналист Алексей Королев для портала iz.ru разбирался, почему фильмы про организованную преступность всё труднее и снимать и смотреть.
Наши любимые доны
У каждого великого национального кинематографа есть одна-две-три излюбленные темы, напрямую связанные с местной спецификой, с историческим или общественно-политическим контекстом. У японцев наилучшим образом получаются исторические (и квазиисторические) ленты про взаимоотношения крестьян, солдат и феодалов, у французов — про мировые войны, богему и городское дно, у итальянцев — наоборот, про дно сельское, у русских — разумеется, про интеллигентов.
В Голливуде такими специалитетами испокон веку был, во-первых, вестерн, а во-вторых, фильмы про мафию. Оба жанра, конечно, с подвохом. С одной стороны, лишних людей в них никогда не появлялось, с другой — и там и там рано или поздно стало душновато. В конце концов «Крестный отец» уже сорок лет задумчиво перемещается с первого на второе место и обратно в любых списках лучших американских (а то и мировых) фильмов всех времен. На такой поляне не разыграешься.
Кадр из фильма «Крестный отец»
«Крестный отец», конечно, не «закрыл жанр», но задал индустриальные стандарты — и весьма высокие. Долгое время главным соперником Копполы был Мартин Скорсезе, упиравший на сугубо исследовательский, почти социологический подход в своих фильмах — в противовес чистому визионерству Копполы. Фильм «Хорошие парни» критики, сдавшись, теперь ставят сразу после «Крестного отца» (правда, в разряде лучших криминальных драм, а не кино вообще), но, положа руку на сердце, ничего принципиально нового ни Скорсезе, ни кто бы то ни было еще предложить зрителю не мог.
Дело тут, пожалуй, вот в чем. Общечеловеческая мораль и простая совестливость не позволяют художнику всецело оправдать мафиозо. Бандит — он и есть бандит (героям вестерна тут не в пример легче). Максимум человеческого — попытка вырваться из этого круга, как у Майкла Корлеоне; попытка эта, разумеется, заведомо обречена на провал. Ну и политики, конечно: если в представлении американца — не абстрактного «рядового американца», а образованного парня из большого или очень большого города — и есть на свете люди гаже, чем гангстеры, то это члены законодательных собраний всех уровней, от окружного до федерального.
Но в столь жестких рамках фабулы соригинальничать весьма и весьма сложно. Однажды это, впрочем, удалось — но об этом поговорим ниже.
Человек и закон
Настоящее искусство всегда говорит о том, что хорошо знают его потенциальные потребители. В Америке, как и в России, было время, когда организованная преступность играла в жизни общества если не ключевую, то весьма важную роль. Правда, если в России это время в основном уместилось в одно десятилетие, то у американцев аналогичный опыт куда как продолжительнее. Более того. В России даже в середине 1990-х довольно легко достигалась комбинация социальных и географических ситуаций, при которой человек вообще мог ни при каких обстоятельствах не столкнуться с бандитами в повседневной жизни.
В США, по крайней мере в период сухого закона, во взаимоотношения «общество–мафия» была втянута практически вся страна. И именно в 30-е, по обжигающе горячим следам были сняты три шедевра гангстерского кино — «Маленький Цезарь», «Враг общества» и оригинальное «Лицо со шрамом». При всей их мелодраматичности это были фильмы, что называется, «на актуальную тему».
Кадр из фильма «Лицо со шрамом»
Во времена Копполы — не говоря о более поздних — для обывателя мафия была уже не элементом повседневной, заоконной жизни, а персонажем газетных и телевизионных новостей. Америка вытеснила гангстеров с улиц — и вовсе не в эшелоны власти (потому-то так слаб и неестественен третий «Крестный отец»), а на обочину и на дно, в торговлю наркотиками, оружием и проституцию.
Волей-неволей пришлось снимать о старых добрых временах, когда томпсон в руках достойного человека был так же обязателен, как галстук на шее. Последняя серьезная попытка повторить успех Копполы — «Путь Карлито» Брайана Де Пальмы — при всех своих достоинствах ясно показала: настоящее место гангстеров отныне в боевиках. Там, в уютной роли шаблонных злодеев, они могут пребывать вечно.
Без героев
Конечно, Голливуд ещё побарахтался — ведь просто так отказаться от важнейшей части национальной киномифологии непросто. Тарантино в «Бешеных псах» и «Криминальном чтиве» взялся отрисовать мафию с точки зрения кокаинового нуара 1990-х — это ему удалось в полной мере, но новый толчок жанру дать не могло; то что под силу режиссеру штучному, тиражируется с большим трудом.
Но и «Криминальное чтиво» не стало окончательными похоронами гангстерского кино как некогда великого жанра. Сделал это Дэвид Чейз, видавший виды, но вовсе не выдающийся телесценарист, который в конце 1990-х — кстати, вдохновляясь фильмом «Враг общества», — написал сериал «Клан Сопрано» о трудном и ужасающе скучном бытии простых итальянских гангстеров.
Кадр из сериала «Клан Сопрано»
Показав каждодневную жизнь мафии как смесь производственной драмы и семейной мыльной оперы, густо приправленную психоанализом, Чейз не просто сделал шедевр — после «Клана Сопрано» стало более невозможно показывать на экране организованную преступность, как это делали прежде. Между благородным доном коза ностра и отмороженным драгдилером кубинского происхождения встал нечестный труженик, чьи сиюминутные проблемы вызывают куда больше доверия и симпатии, нежели невыносимые моральные страдания крестных отцов прошлого.
Гангстерское кино появилось и расцвело в то время, когда встретить на улице гангстера было легче, чем полицейского или пастора. Не то чтобы классической мафии в Америке более не существует — но роль ее в общественной жизни приблизительно равна роли какой-нибудь всеамериканской федерации волейбола. Без героев, которые рядовому потребителю культурных ценностей близки и понятны, у фильмов про мафию одна дорога —превратиться в сказку, как это случилось ранее с другой священной коровой американского кино, вестерном.
