Воробьиная оратория: как Эдит Пиаф дала голос ХХ веку
Маленькая женщина с большим голосом, прозванная в юности воробушком — и гордо пронесшая это имя через всю свою удивительную жизнь на сцене, — стала для Франции ХХ века не просто символом, а своего рода универсальным знаменателем культуры страны в общемировом контексте. Сегодня, 19 декабря, отмечается 105-я годовщина со дня рождения Эдит Пиаф — и «Известия» размышляют о ее роли в жизни каждого из нас.
Большая маленькая жизнь
Она родилась — так уж распорядилась судьба — спустя неделю после того, как по другую сторону Атлантики, в Хобокене, штат Нью-Джерси, на свет появился мальчишка по имени Фрэнк Альберт Синатра. Но если главному крунеру Америки была суждена долгая жизнь и карьера, продлившаяся большую часть столетия, Пиаф ушла в 47 лет — на пике славы и обожания публикой.
Жовиальный заокеанский сердцеед и хрупкая болезненная француженка, которую при всем желании трудно было назвать красавицей (физическую красоту ей заменяло невероятное обаяние и столь же уникальная артистическая харизма), стали как бы двумя сторонами эстрадной культуры ХХ столетия — оптимизм и тихая грусть, молодая Америка и молодящаяся Европа, романтика созидания и романтика разрушения...
Эдит Пиаф с композитором песни Non, je ne regrette rien
О жизни Эдит Пиаф написаны толстые книги и статьи в энциклопедиях, ей посвящены фильмы и стихотворения. Пересказывать ее биографию еще раз, пожалуй, было бы бессмысленно: желающие узнать даты и вехи могут справиться хотя бы и в википедии, любители душещипательных историй могут обратиться к многочисленным томам о Пиаф, не забывая, конечно, и ее собственные мемуары (кстати, вышедшие на русском еще в середине 1960-х, вскоре после смерти певицы). Отвыкшим от чтения можно рекомендовать хоть старый фильм Клода Лелуша «Эдит и Марсель», хоть более современную «Жизнь в розовом цвете» с неподражаемой Марион Котийяр. Всё же вспомнить, с чего начиналась жизнь одной из величайших певиц столетия, наверно, необходимо.
Прозревшая
Свое имя Эдит получила в честь английской сестры милосердия Эдит Кэвелл, расстрелянной немцами в октябре 1915 года, — по крайней мере так считает большинство биографов со слов своей героини. Звучит правдоподобно — тем более что отец Пиаф, цирковой акробат Луи Гассьон, ушедший добровольцем на фронт, специально испросил двухдневный отпуск, чтобы увидеть дочь. Мать, актриса-неудачница по имени Анита Майяр, особых чувств к ребенку не испытывала и отдала Эдит на воспитание своим родителям. Условия были ужасающие: бабушка, чтобы Эдит не мешала ей криками, часто подливала в бутылочку с молоком вино.
Вернувшийся с войны Гассьон, узнав, что жена бросила и его, и Эдит, забрал девочку и увез ее к своей матери, Леонтине Декан, в нормандский городок Верне. Там малышка была окружена всеобщей любовью и заботой, несмотря на несколько специфическую профессию мадам Леонтины — она содержала публичный дом.
Обитательницы заведения изливали на Эдит всю нерастраченную материнскую любовь, особенно когда выяснилось, что девочка совершенно ослепла. Врачи, на которых хватало денег, не могли сказать ничего определенного, и бабушка отправилась с внучкой в поисках исцеления на богомолье к св. Терезе Малой в Лизьё. Молитвами ли, природой ли, но через несколько дней после приезда в монастырь шестилетняя Эдит прозрела (заметим, что в 1997 году папа Иоанн Павел II провозгласил св. Терезу Малую Учителем Церкви; звание, которое кроме нее имеют еще лишь три женщины).
Вскоре Эдит пошла школу, но с учебой вскоре пришлось расстаться: добропорядочные буржуа категорически не желали, чтобы их дети сидели в одном классе с внучкой «мамаши Тин» (большинство из почтенных папаш Верне были прекрасно осведомлены о прозвище Леонтины и роде ее занятий на основании, так сказать, личного опыта).
Отец забрал ее с собой в Париж — выступать на улицах. Он показывал акробатические трюки, а она пела, точь-в-точь как Тибул и Суок из написанной в те же годы повести Юрия Олеши «Три толстяка». Впрочем, вместо наследника Тутти Эдит встретила Симону Берто, свою вероятную единокровную сестру (у матери Симоны не было полной уверенности на этот счет, а Луи не настаивал), ставшую ее верной компаньонкой до конца жизни.
Под крышами Парижа
Эдит и Симона пели дуэтом на парижских площадях, иногда удача улыбалась и их приглашали выступить в каком-нибудь ночном клубе на Монмартре. В 17 лет Пиаф первый раз влюбилась — плодом недолгого союза стала дочь Марсель, прожившая, увы, лишь два года. В 1933 году начинающая певица получила постоянный ангажемент в заведении «Жуан-ле-Пен» на площади Пигаль. Вскоре сестры могли позволить себе снять собственное жилье, комнату в отеле «В свете луны» на улице Андре-Антуан в 18-м округе.
Впрочем, Эдит продолжала петь и на улицах: «Родилась, как воробей, прожила, как воробей, умерла, как воробей». Так ее заметил Луи Леплан, хозяин кабаре «Жернис» на Елисейских Полях. Он дал работу 20-летней певице; он же и придумал ей ставший легендарным псевдоним: Piaf, «воробушек» на парижском жаргоне. Первые же концерты «малышки Пиаф» в заведении Леплана имели оглушительный успех; вскоре ее пригласили спеть в сборном концерте с великими звездами французского шансона — Морисом Шевалье и Мистангетт.
Концерт из цирка «Медрано» в феврале 1936-го транслировался по радио; слушатели со всей страны звонили в студию и требовали больше песен Пиаф. С того холодного дня она заняла свое место на вершине эстрадного олимпа — с которого не сходила уже никогда.
Дальнейшее, как говорится, уже история. Встреча с поэтом Раймоном Ассо, написавшим главные ее песни, трагическая любовь к боксеру Марселю Сердану, дружба с великим Кокто, два замужества за совершенно терявшимися на ее фоне артистическими посредственностями (она честно пыталась помочь Жаку Пилсу и Тео Сарапо с карьерой, но даже она была, видимо, бессильна), алкоголизм, наркотики, две автомобильные катастрофы, смерть — и продолжающаяся вот уже более полувека посмертная слава.
Эдит Пиаф (в центре) и Марсель Сердан прибывают в аэропорт Парижа, 1950 год
Удивительно, но песни Пиаф успешно пережили все музыкальные моды второй половины столетия; живы они и сейчас. Да и легенда о нескладной и рано умершей певице-воробушке по сей день довлеет над обширным рок-мортуарием «ушедших в 27 лет». Хочется подчеркнуть: есть много великих артистов, которых помнят по имени, но уже давно не перечитывают, не переслушивают, не пересматривают. Пиаф в этом отношении схожа со своим ровесником Синатрой — их песни продолжают слушать и в новой цифровой реальности XXI столетия.
К востоку от Немана
Особое отношение к Эдит сложилось у нас, в России. Она не успела приехать в СССР с концертами, но в 1960-е ее песнями заслушивалась интеллигенция. Но уже в следующее десятилетие для миллионов советских людей она была не просто знаменитой певицей из далекой Франции. Она была бестелесным голосом из радиоприемника в машине Штирлица — хотя полковник Исаев в принципе мог слышать Пиаф и живьем; она, как и многие другие французские артисты, выступала в Берлине во времена оккупации. Впрочем, мало кого из поклонников «Семнадцати мгновений весны» волновали такие частности и мало кто знал, что звучащая в фильме песня Non, je ne regrette rien («Нет, я ни о чем не жалею») была сочинена лишь через 11 лет после войны, а записана Пиаф и того позже.
Благодаря поистине народному сериалу Татьяны Лиозновой Эдит Пиаф и сама стала в Советском Союзе народной легендой — хотя вряд ли такой результат ожидался создателями эпопеи о разведчике с лицом Вячеслава Тихонова. Характерно, что единственный нормальный лонгплей певицы, легально доступный в СССР (если не считать двух десятидюймовок с аудиокомментарием Натальи Кончаловской, вышедших в середине 1960-х), — «Мир Эдит Пиаф», впервые появившийся на прилавках в 1972-м, за год до премьеры «Мгновений», моментально стал дефицитом. Тираж допечатывали до самой середины 1980-х — пластинку часто покупали только ради «той самой песни». Впрочем, купившие неизбежно открывали для себя и «Жизнь в розовом цвете», и «Падам, падам», и «Милорда» — подборка была при всех форматных ограничениях почти безупречной.
Эдит Пиаф в лагере для военнопленных во время Второй мировой войны, 1943 год
Она прожила короткую, но ослепительно яркую жизнь. Словно о ней написаны строки другой женщины, парижанки поневоле, столь же трагически и рано ушедшей из жизни: «Я дань платила песнями, Я дань взымала кольцами». Впрочем, русская поэтесса вряд ли успела обратить внимание на юную певичку, звезда которой начинала разгораться в Париже именно в те годы, когда Марина Цветаева собиралась обратно, на родину, навстречу смерти.
У Пиаф, поднявшейся с самого дна общества, было мало что общего с профессорской дочкой из Москвы, писавшей стихи с шести лет. Объединила их, никогда не встречавшихся в реальной жизни, общность духовных ценностей ХХ столетия — кровавого, полного войн и человеческих трагедий, но парадоксальным образом связавшего национальные культуры разных стран ненавидимыми «нитями». Символично, что совсем недавно спектакль «Диалог с Эдит Пиаф», посвященный памяти великой певицы, был показан именно в московском Доме-музее Марины Цветаевой. «Я пою не для всех — я пою для каждого», — говорила Эдит Пиаф. И это не было ни позой, ни преувеличением.
