Конов: мы инвестировали 12 млрд долларов в новое производство в России

С чем связано появление у холдинга акционеров из Китая, когда на Дальнем Востоке появится завод «Сибура» и почему производство полимеров может оказаться безопаснее для окружающей среды, чем производство альтернативных материалов, предприниматель рассказал в студии «Известий» на ПМЭФ-2017. 

— В чем в первую очередь заключается миссия компании «Сибур»? Ориентированы ли вы на российский или на международный рынок?

— У «Сибура» очень интересная стратегия, как мне кажется, в которой для глобального рынка, с одной стороны, много места, а с другой стороны — не очень. «Сибур» в основном компания, основная производственная мощность которой находится в России. И если посмотреть на нашу стратегическую миссию, если можно так сказать, в контексте России, то мы перерабатываем российские сырьевые ресурсы в продукты более высокой стоимости для того, чтобы поставлять их в первую очередь на рынок России. При этом какая-то часть нашей продукции идет на мировые рынки тоже.

— Где сейчас динамичнее всего развивается спрос — на внутреннем или на экспортном рынке?

— Чем больше и крупнее становится наш проект, тем большие пропорции идут на экспорт. Хотя и значительный рост потребления в России тоже присутствует. При этом у нас есть точно два аспекта международных, помимо того, что производить в России и поставлять на мировые рынки. У нас есть определенный портфель технологий, которые являются не очень распространенными или в некоторых случаях уникальными. Базируясь на этих технологиях, мы развиваем производства вне России. Мы вкладываем в технологию, мы вкладываем деньги вместе с локальным партнером, мы это делаем, когда есть правильное сырьевое обеспечение у этого проекта, специализированные какие-то продукты, которые в этом объеме, может быть, в России не производятся.

— Расскажите о проектах «Сибура» на иностранных рынках.

— Локальные рынки интересны нам как холдингу, который будет производить нефтехимическую продукцию и поставлять её местным потребителям. Самый известный наш проект в этом направлении — это проект с компанией «Релайнс». Строительство заводов по производству бутилкаучука и галко-бутилкаучука в штате Гуджарат в Индии, где мы выходим уже на завершение проекта, на запуск производства в середине 2018 года. И несколько таких проектов у нас в портфеле есть, мы их прорабатываем и развиваем.

— Конечный продукт в итоге что из себя представляет?

— Готовые продукты мы, как компания, не производим. Мы вообще находимся в интересной ситуации — между энергетической отраслью и большим количеством разных потребительских отраслей. Мы не производим конечное изделие. Но если вы, например, увидите пластиковую бутылку с водой и на ней наклеена какая-то этикетка, там будет два продукта, которые произведены нами. Это само тело бутылки – полиэтилентерефталат, — и сама этикетка произведены из буппленки, из полипрофилена. Мы поставляем свою продукцию тем, кто дальше ее перерабатывает и создает конечный продукт.

— В чем заключается специфика индийского рынка?

— В Индии примерно такая же ситуация, каучук, о котором мы говорим, потребляется как составная часть шин. Производится шина, ей нужен особый слой, который был бы герметичен, который не пропускал бы воздух. И тот каучук, который будут производить сегодня, создает этот слой. Именно в этом наша задача как компании. Произвести материал, который нужен тем, кто производит из него конечное изделие. Это первый типаж нашего международного участия.

— Какой еще формат международного участия есть у компании?

— Второй типаж нашего международного участия — в «Сибуре» последовательно, в течении последних двух лет появились два разных китайских акционера, разные по сути. В «Сибуре» есть сейчас десятипроцентный акционер компании «Синопек», который является профильной индустриальной компанией, одной из 10 крупнейших в мире по размеру выручки. Работает как в нефтехимии, так и в нефтепереработке. И у нас с появлением этого акционера появилось очень интересное сотрудничество, именно между российской и китайской нефтехимическими отраслями. По практикам, технологиям, катализаторам, материалам, совместным разработкам, совместным участиям в проектах на третьей территории, не в России и не в Китае.

— А второй акционер из Китая?

— У нас появился второй китайский акционер в конце прошлого года. Это «Фонд Шелкового пути» — государственный фонд, направленный на программу, которая называется «One Belt — One Road», о которой мы все многократно слышали в последние годы. Вот это одна из тех инвестиций, которую они сделали, но это в чистом виде финансовый инвестор.

— Мы привыкли слышать, что проект Китайского Шелкового Пути направлен на инфраструктуру. Почему они вложились именно в это производство?

— Простой ответ, нужно спросить их. Чуть более сложный, дополнительный к этому — инфраструктурное развитие тоже очень сильно зависит от тех материалов, которые производим мы. Последнее поколение полимеров стало не только такими же натуральными материалами, полимеры сочетают в себе свойства, которые натуральные материалы содержать в себе не могут: легкие и одновременно жесткие. Или пропускают что-то одно и не пропускают что-то другое. Этот материал очень активно используется в инфраструктуре, в дорожном строительстве. Эти материалы создаются нами, как компанией, и используются в инфраструктурном развитии, и я думаю, это одна из причин, почему «Фонд шелкового пути» инвестировал в акции «Сибура».

— Расскажите о ваших текущих проектах в России.

— Начну с Западной Сибири. Крупнейший из идущих на сегодня проектов в портфеле «Сибура» — проект нефтехимии, который находится в Тобольске. Он очень органично вписывается в то, что у нас уже есть — это опора на сырье, которое производит газовая и нефтяная промышленность, а она в основном сегодня в России находится в Западной Сибири, это наши предыдущие инвестиции в инфраструктуру, в сырьевой наш бизнес, который позволяет получить много сырья для роста нефтехимии, и строительство нефтехимической мощности там, где это сырье есть. В Тобольске, на юге Тюменской области, мы собираем все сырье, которое нам необходимо. И строим крупное производство, которое будет рассчитано как на российские, так и на зарубежные рынки.

— Что касается проекта «Сибура» на Дальнем Востоке — ведется ли там сейчас строительство комплекса?

— Проект «Сибур» на Дальнем Востоке является последовательным шагом в целой цепочке событий. Первое в этой цепочке событий — это подписание «Газпромом» контракта на поставку газа в Китай. Для того, чтобы обеспечить эту поставку, «Газпром» должен сделать несколько вещей, потому что проект практически весь начинается с нуля: он должен разработать сначала Чингинское месторождение, потом Короткинское месторождение, построить газопровод длиной, по-моему, 2 318 км — от Чингинского месторождения до города Свободный в Амурской области. Затем построить газоперерабатывающий завод, который отбирает все, кроме непосредственного того, что мы понимаем под газом, метана — в первую очередь гелий, как важный продукт. Оставляет это на территории России, а газ, как энергетический продукт, продает дальше в Китай. Чтобы мы построили свое производство на Дальнем Востоке, нам нужно, чтобы появился этот газоперерабатывающий завод. Потому что сырьем для нас является то, что производится газовой отраслью. И когда этот завод будет построен, он будет выделять, помимо всего прочего, этан. Этот этан мы надеемся законтрактовать у «Газпрома» и построить на его базе наше производство. Поэтому мы не строимся сейчас на Дальнем Востоке, «Сибур», в лице нашего института, помогает «Газпрому» строить их завод, и мы отдельно обсуждаем с ними условия поставок этана, чтобы к появлению четвертой очереди ГПЗ построить собственный комплекс. Но цикл строительства, именно строительства, это будет условно четыре с половиной — пять лет.

— Когда можно ждать появления завода на Дальнем Востоке?

— Сам завод наш должен появится в 2023–2024 годах, потому что это синхронизация с очередностью ввода завода «Газпрома». Мы находимся сейчас в проработке технологий, уточняем стоимость этого строительства, находимся в процессе принятия окончательного решения. Но мы сегодня не строим на Дальнем Востоке.

— Какие конкуренты на данный момент есть у вас в дальневосточном регионе?

— Мне кажется, ваш вопрос скорее о том, с кем мы конкурируем в России по созданию этих производств. Я не думаю, что я хочу на него отвечать, потому что есть другие компании, у них есть свои планы, мы с уважением к этому относимся, пусть реализуют. Мы должны заботиться о конкуренции своего проекта. Строительство на Дальнем Востоке, и нашего, и других производств, — это строительство в нашей отрасли, в регионе, находящемся близко к крупнейшим, наиболее быстро растущим рынкам.

И мы видим, что структурный дефицит нефтехимических продуктов в этом регионе, несмотря на собственные инвестиции и в Китае, и в других странах, будет нарастать. Наша задача — построить производство, которое было бы конкурентоспособно по себестоимости и могло бы поставлять продукцию на эти рынки. И в первую очередь здесь нас заботит наша собственная экономика, а не экономика кого-то другого.

— На какие рынки в первую очередь «Сибур» планирует поставлять продукцию?

— В первую очередь «Сибур» поставлял бы на российский рынок, но мы понимаем, что такого потребления в той части российского рынка не будет, несмотря на достаточно большое население. Потому что наше потребление — это функция экономически активного населения, которое есть на этой территории.

Мы точно не собираемся ограничиваться одним рынком на поставки. Если у нас будет возможность, если нам будет экономически более выгодно с учетом стоимости перевозки поставлять на ближайший рынок, мы будем туда поставлять. Если нам нужно будет ехать на дальние рынки, мы будем ехать туда.

— Как вы оцениваете российский рынок? Какие перспективы?

— Вы меня сбиваете двумя разными вопросами. Я сначала разведу их, а потом отвечу. Когда мы говорим о дальневосточном проекте, он точно не будет направлен на российский рынок. То есть когда мы понимаем, что такое Дальний Восток, и, например, когда мы планируем строительство в Амурской области, которая на пять тыс. квадратных км больше, чем Германия, с населением в сто раз меньше, явно это не центр спроса. Мы всё-таки должны рассматривать амурский проект, или дальневосточный проект как проект, который покроет тот спрос, который есть в России точно, но в основном будет идти на экспортный рынок.

— Какова сейчас доля различных рынков в выручке холдинга?

— Если посмотреть на выручку «Сибура», «Сибур» около 60% продает в России, на азиатские рынки продаёт порядка 7%, из них в Китай — 4%. Это структура нашей выручки за прошлый год. И по спросу, вот уже напрямую отвечая на этот вопрос, безусловно, просто не привязывая к дальневосточному проекту, а к существующим производствам и новому проекту в Тобольске, мы понимаем, что оно очень интересно развивалось. И в какой-то степени вещи, которые мы увидели по результатам 2015–2016 года, они контринтуитивны по отношению к тому, что можно было бы ожидать.

Мы на самом деле видели существенный рост потребления нашей продукции в России в определенных сегментах. Безусловно, в каких-то мы видели и снижение. В первую очередь это касалось строительной отрасли. Как я и говорил, мы видим много отраслей, которые покупают у нас продукцию и используют для дальнейшей переработки. В строительной отрасли мы точно видели снижение. При этом очень интересная вещь, про строительную отрасль. Снижение потребления строительной отраслью нашей продукции было меньше, чем номинальной снижение самой строительной отрасли. Почему? Потому что любое новое здание, которое строится сегодня, замещает что-то другое.

Цикл смены основных фондов или недвижимости в строительстве — он несколько десятков лет. Посмотрите на то, что используется из материалов сегодня, против того, что использовалось там 30–40 лет назад, это совершенно другая картина: трубы, изоляция, окна, материалы, которыми оформляется, линолеум, обои, мебель и прочее. Всё более синтетическое, чем было раньше.

Поэтому отрасль по объему сократилась, но из-за того, что потребление синтетических материалов на стройке растет постоянно, в процентном выражении, то сокращение у нас было, но не такое, как само падение по отрасли строительной отрасли. Это одна картина.

— В каких еще отраслях наблюдался рост?

— Были отрасли, которые три года подряд росли в двузначных цифрах. В 2012-м, 2014-м, 2015-м. В первую очередь, достаточно просто, мне кажется, чтобы угадать, это пищевая упаковка, по которой показатели росли сильно за счет того, что производств в России стало больше, импорта больше, упаковки нужно больше. Происходит двойное замещение.

Если не импортируется еда, продукты питания здесь производятся и упаковываются, они тоже здесь. Поэтому, как ни странно, производство и потребление нефтехимии — оно росло последние годы, а не падало.

— Вы читали новость что нашли каких-то червяков, которые якобы поедают полиэтилен?

— Я уверен, в том числе, я точно знаю, что есть большое количество исследований для того, чтобы найти кого-то, кто бы переработал. Я считаю, что эта тема вообще не о червяках, а о людях. Потому что полимер специально создается, чтобы иметь определенные свойства. То есть если вы хотите разлить воды так, чтобы туда не попадала инфекция, она не подвергалась воздействию солнца и ее можно было хранить, перевозить и использовать в комфортном виде, специально делайте бутылку пластиковую из того материала, из которого она делается, для того чтобы решить эту конкретную задачу.

И когда вы создаете полимер и сравниваете процесс его производства с альтернативными материалами. Возьмите что-нибудь, чтобы не говорить ничего о других материалах. Что-то раскапывается, что-то переплавляется, что-то обогащается, что-то заливается кислотой, и из него создается на комбинатах какой-то продукт. Дальше еще раз перерабатывается, это всё создает и водные выбросы, и воздушные выбросы, под воздействием многих веществ. Плюс потеря большого количества энергии. Если смотреть на жизненный цикл создания, то полимер тратит меньше энергии, и дает меньше выброса, чем создание большинства других базовых материалов.

Полимер весь, за редчайшим исключением, когда он попадает в переработку, он может быть переработан и возвращен обратно в цикл. Основная проблема для всех нас, почему возникает запрос на червяков и почему я говорю, что это не про червяков, а про людей, что если бы мы все вместе, как социум, собрали бы тот полимер, который использован, и отдавали бы его каким-то образом туда, где он может быть переработан — еще раз повторю, он весь может быть переработан — то потребности в червяках бы не было. Запроса на червяков бы не возникло. То есть проблема полимера, который не полезен, она, мне кажется, скорее в нас, как в социуме, который не собирает, не разделяет и не отдает это на дальнейшую переработку.

— Как «Сибур» реализует программу по защите окружающей среды?

— Знаете, я такой, относительно провокационный ответ на вопрос дам. Я думаю, что когда мы говорим о нашем вкладе в экологию, самая большая часть нашего вклада не в инвестициях в нее, самый большой вклад «Сибура» в том, что мы меняем старые производства на новые. И когда мы смотрим на технологии, которые используются сегодня, и сравниваем их с теми технологиями, которые использовались одно или два поколения назад, большая часть в том числе наших собственных производственных фондов и технологий, которые мы использовали, была датирована 70-ми — 80-ми годами.

То, что используется сейчас, и что использовалось в 70-х — 80-х годах, на порядки отличается по эффективности, безопасности производственной, с точки зрения людей и влияния и воздействия на экологию. Я могу привести в пример один из проектов, который мы в 2014-м завершили в Нижегородской области. В данном случае мы ушли из города Дзержинска. И создали производство в другом городе.

В городе Дзержинск был электролиз, как мне кажется, большинству известно со школы, разложение соли с определенной системой выбросов. Он производил столько-то. Мы создавали определенную продукцию, где тоже есть электролиз, другого поколения. Так вот, объем производства в 11 раз больше, физический объем выбросов примерно в 25 раз меньше, что в целом говорит о том, что объем выбросов на производство пропорционально сократился порядка 300 раз. И это действительно не исключение.

Это яркий пример, потому что его можно пойти и посмотреть, как это было до, как это происходит сейчас, но это практически для каждого химического производства характерно. Технологии меняются. Технологии тоже развивались во многих странах, в которых экологическое регулирование было очень жестким, оно и остается жестким. Поэтому то, что мы адаптируем в России — как собственные разработки в меньшей степени, так и технологии, которые мы покупаем и адаптируем строительством в России — они с другим совершенно экологическим эффектом.

Поэтому я еще раз повторю, что основной наш вклад не в том, что мы тратим на воду, воздух, захоронение отходов и прочее. Мы тратим на это деньги, и в принципе эти расходы есть, и можно посмотреть по нашим цифрам, они эффект дают. Но основной эффект — от того, что мы 12 млрд долларов проинвестировали в новое производство в России за последние семь лет и кардинально поменяли тот набор активов, который у нас был.