Вера Алентова: «В роли важно ухватить кусочек хвоста черта»

Вера Алентова отметила юбилей на сцене родного Театра имени Пушкина бенефисным спектаклем «Апельсины & лимоны» в постановке Евгения Писарева. О юбилейных ощущениях любимицу публики расспросил корреспондент «Известий».

— Вера Валентиновна, обычно к бенефису артиста режиссер ищет пьесу совместно с юбиляром. Как складывалась ваша работа с Евгением Писаревым?

— Идеи были всякого рода — от «Странной мисс Севидж» до пьесы «Деревья умирают стоя». То есть всё, что играют актрисы «нежного» возраста, мне было предложено. Пьеса «Сенная лихорадка» (другое название «Апельсины & лимоны». — «Известия») в России мало знакома, и мы подумали, что из этого можно что-то высечь.

Она новая со многих точек зрения: это и взгляд на актера с другой стороны, и некое взаимоотношение со зрителями, которое никогда не исследовалось. Публика часто наивна и задает «чудесные» вопросы. На них можно ответить гуманно. А кто-то — скажем, наша эстрада в ее дурном варианте — может и послать. Пьеса написана в сатирическом ключе, и если говорить о том, кто такая моя героиня Джудит, то ее можно смело сравнить с нашей нынешней эстрадой.

— Мне показалось, что выбор названия пьесы, которое автор затем сменил на «Сенную лихорадку», не случаен. В нем заключен некий символизм?

— Да, пожалуй. Актеры всех стран мира говорят на одном языке, но он птичий и недоступен нормальному человеку. Если обыватель попадет в актерское «гнездо», то он растеряется. Мой опыт подсказывает, что актерский сленг на всех языках одинаков. В этом и прелесть пьесы! Люди, попавшие в дом главной героини, искренне пытаются его понять. Они всё время недоумевают: это всё взаправду или снова игра? А может, у них так принято?

В этом детском, абсолютно наивном желании разобраться гости даже допустить не могут, что эти люди как-то грубо проявят свои эмоции. В этом заключается некий символизм — разница между зрителями и творцами. Правду говорят, что Горький, когда писал «Мать», чуть не умер. Настолько было глубокое вживание в материал. Это деление очень интересно в первую очередь для публики.

— Как известно, на сыгранных ролях артист растет. Вы для себя что-то открыли в премьерном спектакле?

— Это не литература, в которой знакомишься с каким-то глубоким писателем и вдруг открываешь неожиданные вещи, сколько бы лет тебе ни было. Это — драматургия, которая требует вложений в первую очередь от меня. В данном случае я ничего не открывала. Я пыталась найти возможности в себе, в своих наблюдениях и воспоминаниях о коллегах, а потом интересным образом преподнести материал зрителю. В отличие от других видов искусства, у артиста нет ни кисти, ни рояля. Мы можем предложить лишь то, из чего состоим сами.

— Ваша героиня Джудит по-хорошему «больна» театром...

— Джудит не больна театром, она и есть театр. Она просто актриса, и это навсегда. Театр навечно поселяется в жизни актера. И даже если человек долго не выходит на сцену, он всё равно мыслит как актер и наблюдает за жизнью с этой позиции.

Поскольку я преподаю во ВГИКе, постоянно говорю ребятам: «Наблюдения — это важнейшая вещь в профессии». Даже если артист уходит на пенсию, а привычка к наблюдениям у него появилась смолоду, то она никуда не денется. Мыслишь ты уже совершенно определенным образом.

Я читаю мемуары великих актеров: многие писали, что даже смерть близкого человека невольно заставляет запомнить и свое состояние, и то, кто как себя ведет. Хотя это, казалось бы, абсолютно противоестественно в момент горя. Понимаете, с каким интересным изгибом актерская психика?

— Кстати, во втором плане спектакля проявляется и некий драматизм: актриса вышла на пенсию, но без театра жить не может. Актеры действительно так болезненно переживают расставание со сценой?

— Не всегда. Знавала я актеров, которые говорили: «Господи, хоть бы до пенсии скорее дожить!» У меня родители служили в периферийном театре. Там было очень много выездных спектаклей. В советские времена, к примеру, московскому театру вменялось в обязанности выпускать в год четыре спектакля, а периферийному — восемь.

Видимо, артисты перетруждались, и к пенсии уже не было никаких воплей и слез. Может быть, человек просто вырабатывал то, что Бог дал. Более того, я и в Москве встречаю актеров, которые относятся к этому легко. Но наблюдала и трагедии. К примеру, артистки-травести — женщины, которые играют детей. Они уходят на пенсию довольно рано: боюсь ошибиться, но, кажется, лет в сорок.

— С какими режиссерами вам интереснее работать — так называемыми диктаторами или теми, кто берет актера в соавторы?

— Мне не близок режиссер-диктатор. И, к великому счастью, за мою жизнь такого не было. Я очень хорошо понимаю диктатуру, когда это спектакль-высказывание. Тогда я повернусь там, где надо, и сделаю так, как говорит режиссер. Но всё равно я должна знать, кто мой герой и для чего я это делаю. Иначе не нужно меня — можно взять марионетку, и она выполнит это гораздо лучше.

Впрочем, я готова попробовать всё что угодно. К примеру, был у меня спектакль по пьесе абсурдиста Беккета «Счастливые дни». В первом акте я была «зарыта» наполовину, во втором — только голова торчала. Но это прописано у автора, и режиссер ему следует. При этом мне как актрисе всегда нужно понимать, что я делаю каждую минуту, и оставаться на сцене живым человеком.

— Режиссер Евгений Писарев, как я понимаю, явно не узурпатор?

— Он пришел в театр после Школы-студии МХАТ и на моих глазах превратился в замечательного режиссера. Разобрать первоначально пьесу мы, артисты, можем и сами — нас этому учили. А вот предложить интересное существование, найти тонкие нюансы может только режиссер с актерским опытом.

Евгений Александрович подсказывает важные вещи, которые актер в большом объеме роли может и не увидеть. Порой это мелочи, но они очень точно работают на характер персонажа. Огромная помощь даже для опытного актера. Это замечательное качество Писарева, и надо сказать, не такое уж частое у режиссеров.

— Киноиндустрия изменилась, и для артистов старшего поколения прописывают всё меньше интересных ролей в киносценариях. Вам сейчас предлагают сниматься?

— Мне давно никто ничего не предлагает. Последняя из интересных ролей в кино — это бабушка в сериале «И все-таки я люблю», за которую я получила ТЭФИ. Почему так трудно было найти пьесу для меня? Мало пишут интересных возрастных ролей, и для актрис это большая проблема. В том числе и в сценарном виде.

Если требуется сыграть просто маму или бабушку героя из серии «сядь да поешь», то таких ролей тоже не предлагают. Понимают, что это меня вряд ли заинтересует. При этом я совершенно не претендую на главные роли. Это может быть небольшая работа, но там обязательно должен быть кусочек хвоста черта, за который можно зацепиться и создать запоминающийся характер.

— В свое время в картине «Москва слезам не верит» вы создали образ женщины, которая построила свою жизнь и карьеру сама. Будто напророчили.

— У этого образа есть прототип — мой муж Владимир Меньшов, который работал на шахте в Воркуте, а потом стал режиссером и получил за картину «Москва слезам не верит» «Оскар».

Играла я и женщину, которая могла бы управлять бизнесом, — в картине «Время желаний». Это как раз такая бизнес-вумен, которая и мужа выбрала «того самого», и судьбу его устроила. Перепробовала массу профессий и, не имея образования, везде добилась успеха. Режиссер Юлий Райзман тогда ухватил зарождающийся новый тип женщины, которая очень быстро соображает и умеет построить дело.

— Значит, вы тоже ощущаете некий перекос в социальных ролях мужчины и женщины?

— Перекос есть, и случился он в 1990-е, когда у нас ничего не было. Мужчины растерялись, а женщины от природы более цепкие. Они знают, что ответственны за своих детей. Женщина понимает, что ребенку не должно быть холодно и он должен быть сыт. Это настолько конкретная задача, что она заставляет действовать.

Меня как-то спросили, что бы я могла делать, если бы профессия перестала приносить доход и не было бы мужской поддержки. А такой период, кстати, был: кино не снимали. И я отдавала себе отчет в том, что взялась бы за любую работу. Пошла бы мыть полы в офис, и корона бы с меня ни в коей мере не упала.

И потом — мужчина не привык к тому, что женщина несет денег в дом больше, чем он, и от того еще больше теряется. В этих условиях росли дети, которые видели, что мама пашет, а папа лежит на диване. Тут есть какая-то трагедия, потому что мы всё равно стараемся повторить модель поведения наших родителей. Сегодня все говорят: «Куда подевались настоящие мужики?»

— И куда же?

— Мне кажется, мужчины, как растерялись тогда в 1990-е, так пока еще в себя и не пришли — может, им нужно еще время. Хотя хотелось бы уже, чтобы они как-то справились. Как не оправдывай такую ситуацию, женщине, конечно, необходимо плечо, за которое можно спрятаться. Я считаю, что при всем равноправии серьезные вещи должен решать мужчина. И надеюсь, что ситуация как-то выправится. Потому что это ненормально. Вы согласны со мной?

— Абсолютно! Будем стараться, Вера Валентиновна.

Справка «Известий»

Вера Алентова в 1965 году окончила Школу-студию МХАТ и была принята в труппу Театра имени Пушкина, где служит по сей день. Фильмография актрисы включает несколько десятков работ, среди которых роли в фильмах «Москва слезам не верит», «Завтра была война», «Время желаний», «Шырли-мырли» и др. Вместе с супругом, Владимиром Меньшовым, преподает в актерско-режиссерской мастерской ВГИКа. Лауреат Государственной премии СССР.