Картина Карла Брюллова стала предметом судебного разбирательства

Конституционный суд РФ рассмотрел жалобу коллекционера Александра Певзнера на нормы Уголовно-процессуального кодекса РФ. Поводом для обращения в суд стала десятилетняя тяжба супругов Александра и Ирины Певзнер за картину Карла Брюллова «Христос во гробе», которую они приобрели в 2002 году у общины русского православного храма в Брюсселе. Картина обошлась супругам в €100 тыс. и была приобретена с условием возврата денег в том случае, если Государственный Русский музей не подтвердит авторство Брюллова.

По итогам экспертизы подлинность картины подтвердилась, однако неожиданно коллекционер стал фигурантом уголовного дела — о контрабанде. Его обвинили в незаконном перемещении через границу культурной ценности, а картину как вещественное доказательство отправили на хранение в Государственный Русский музей.

В 2013 году суд прекратил уголовное дело на Певзнера из-за истечения сроков давности, однако картину ему так и не вернули, несмотря на поставление Ленинградского областного суд о возврате ценности, вынесенного в 2014 году. Более того, летом 2016 года ВС по представлению Генпрокуратуры подтвердил законность конфискации картины как орудия преступления.

Певзнер с решением ВС не согласился и подал жалобу в КС о несоответствии Основному закону положений УПК, допускающих конфискацию вещдоков как орудия преступления, даже в случае прекращения уголовного дела из-за окончания срока давности привлечения к ответственности (п. 1 ч. 3 ст. 81 УПК РФ).

Адвокат коллекционера Максим Крупский заявил судьям, что оспариваемая статья нарушает конституционную норму, по которой никто не может лишиться своего имущества иначе, как по решению суда (ч. 3 ст. 35).

Также критиковал адвокат Крупский за правовую неопределенность ст. 401.6 УПК, которая в случае пересмотра решений ограничивает кассационный суд годичным сроком на «поворот к худшему», то есть на ухудшение положения осужденного, оправданного или того, в отношении кого дело было прекращено. По его мнению, в рамках УПК остается неразрешенным вопрос о том, относится ли конфискация орудия преступления к основаниям ухудшающим положение фигурантов уголовных дел.

Возможность конфискации орудий преступления после прекращения дела судом не соответствует критериям справедливого судебного разбирательства, следовало из выступления адвоката. Кроме того, оспариваемая норма допускает несоразмерное вмешательство в право собственности, полагает заявитель.

Конфискация конфискации рознь

Однако представители парламента, Генпрокуратуры, Минюста с мнением Певзнера и его адвоката не согласились. Из их выступлений следовало, что конфискация, предусмотренная в Уголовном (наказание) и Уголовно-процессуальном (процессуальное действие) кодексах РФ, не идентичны и не подменяют друг друга. По мнению полномочного представителя президента в КС Михаила Кротова, процессуальная конфискация является мерой государственного принуждения в отличие от уголовного наказания и не назначается за совершенное преступление, а применяется в связи с его совершением.

В частности, представитель Минюста Мария Мельникова, полпред Госдумы в КС Татьяна Касаева («Единая Россия») и полпред Совета Федерации Андрей Клишас ссылались на ратифицированную Россией Конвенцию об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности. В документе говорится, что конфискация — это не только наказание, но и «мера, назначенная судом в результате судопроизводства по уголовному делу или уголовным делам и состоящая в лишении имущества». Поэтому норма п. 1 ч. 3 ст. 81 УПК имеет собственный предмет регулирования — институт вещдоков в уголовном судопроизводстве.

— Изъятие имущества, выступающего предметом контрабанды, возможно как при реализации конфискации при обращении к исполнению обвинительного приговора суда, так и в отсутствие такого приговора при вынесении постановления о прекращении производства по уголовному делу, — заявил Михаил Кротов.

По его словам, изъятие вещдоков на основании оспариваемой нормы УПК направлено на то, чтобы не допустить совершения новых преступлений, в том числе в отношении того же самого предмета контрабанды.

Представители парламента, Минюста, Генпрокуратуры подчеркивали, что прекращение уголовного дела в связи с истечением сроков давности происходит при согласии обвиняемого. Певзнер же не воспользовался своим правом на полноценное судебное разбирательство. Более того, они напомнили, что КС ранее неоднократно говорил о том, что прекращение уголовного преследования не освобождает фигуранта дела от обязанности возместить ущерб и компенсировать вред.

Представитель Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека Наталия Евдокимова, присутствовавшая на заседании, сообщила, что СПЧ также не усмотрел неконституционности в норме п. 1 ч. 3 ст. 81 УПК. Однако озвучила пожелание совета к судьям КС: раскрыть конституционно-правовой смысл понятий «орудия преступления» и «вещественное доказательство». Именно отнесение картины к орудию преступления и позволило изъять ее у коллекционера.

Только по решению суда

Выступавший последним представитель уполномоченного по правам человека в РФ Иван Соловьев был лаконичен. Он сообщил, что «уполномоченный по правам человека неоднократно публично выражал позицию о необходимости следования нормам п. 3 ст. 35 Конституции РФ, в соответствии с которой никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда, а также о том, что конфискация предмета или орудия преступления может быть применена только в случае вынесения обвинительного приговора суда, вступившего в законную силу».

— Что же касается предметов, имеющих статус исторического и художественного наследия, то они не должны подлежать вывозу с территории РФ, кроме как по разрешению, выданному в установленном порядке. Однако это не исключает пользования этими предметами на территории РФ, — сказал Соловьев.

Свое решение Конституционный суд РФ огласит позже.