Посол РФ в Сирии: некоторые всё еще надеются на силовую смену режима
Посол России в Сирии Александр Кинщак рассказал корреспонденту «Известий» Андрею Онтикову о процессе политического урегулирования конфликта в этой стране, нежелании внешней оппозиции продолжать диалог, сотрудничестве Москвы и Дамаска, российском видении ситуации на поле боя и работе дипмиссии в условиях продолжающихся боевых действий.
— Прошло более двух месяцев с тех пор, как в Женеве завершился очередной раунд переговоров между сирийскими властями и различными оппозиционными объединениями. В каком состоянии находится урегулирование сейчас?
— Я бы сказал, в замороженном. Наверное, это выражение лучше всего подходит для квалификации того, что мы сегодня имеем на треке политического урегулирования. Последний раунд, как вы правильно отметили, завершился в конце апреля. Когда состоится следующий, никто не знает, сроки не определены, переговоров нет. А коль скоро нет переговоров, не может быть и договоренностей.
— В чем вы видите причины бойкота диалога так называемой эр-риядской группой оппозиции?
— Они пока не готовы к серьезному и конструктивному разговору со своими оппонентами из сирийского правительства. Все гуманитарные проблемы, решения которых добивались эти оппозиционеры, урегулированы. Сложностей с гуманитарным доступом в отдельные заблокированные районы больше нет. Власти разрешают завозить помощь в любые населенные пункты.
Режим прекращения боевых действий в целом соблюдается. Поэтому каких-либо причин, чтобы и далее затягивать возобновление межсирийского диалога, нет. Но у представителей эр-риядской группы, или, как они себя сами называют, Высшего переговорного комитета, видимо, отсутствует готовность к серьезному разговору. Они выдвигают ультимативные требования об уходе с политической арены президента Башара Асада. Понятно, что на такой основе договориться невозможно. Если ничего по сути и содержанию своей переговорной позиции «эр-риядская группа» изменить не хочет, то и необходимости в возобновлении межсирийского диалога нет. В этом случае его очередной раунд будет обречен на провал.
Стаффан де Мистура, наверное, не видит смысла его проводить, пока стороны не готовы к серьезному разговору, и потому не торопится обозначать сроки созыва новых женевских консультаций. Я могу предположить, что речь идет не столько о бескомпромиссных подходах персонажей из «эр-риядской группы», сколько о позиции тех стран, которые их спонсируют и направляют. Есть сомнения, что они всерьез настроены на поиск компромиссного решения в рамках политического процесса. Если это было бы не так, они как-то модифицировали бы свою позицию. Значит, у них есть в голове план Б, какой-то другой вариант. Скорее всего, по-прежнему сохраняются надежды на силовое решение и силовую смену режима.
— Как Россия относится к позиции сирийских властей по урегулированию? Соглашается ли Москва с Дамаском во всем? Или же есть какие-то противоречия?
— Представители сирийского руководства всегда подчеркивали готовность и заинтересованность в тесном координировании с Россией своих действий в рамках процесса политического урегулирования. Диалог у нас идет по всем актуальным вопросам, в том числе весьма деликатным. Он очень интенсивный, насыщенный и доверительный. Мы советуемся с сирийскими партнерами по поводу целесообразности тех или иных шагов, продвижения той или иной позиции в ходе переговоров, например, с членами Международной группы поддержки Сирии (МГПС). Процесс плотной внешнеполитической координации с сирийскими партнерами продолжается, серьезных сбоев нет. Хотя недопонимания порой случаются, но их не надо драматизировать. Если ориентироваться на публичные заявления официального Дамаска применительно к нашей роли в политическом урегулировании сирийского кризиса, то они всегда подчеркнуто позитивные и уважительные.
— Как сирийские власти относятся к МГПС? Как вам кажется, не опасаются ли в Дамаске, что судьбу страны пытаются решить за его спиной? Находят ли сирийцы этот механизм эффективным?
— Какие-то вопросы, требующие обсуждения и согласования, периодически возникают. Мы проговариваем их с сирийцами по закрытым каналам, поскольку, как я уже отмечал, отношения у нас доверительные и уровень взаимопонимания очень высокий. Что касается публичной сферы и высказываний на уровне высоких должностных лиц, то я ни разу не слышал из Дамаска негативных заявлений по поводу их неучастия в МГПС или критических замечаний относительно неэффективности данного механизма. Наоборот, когда сирийцев спрашивают об этом, они фокусируются на положительных моментах и, в частности, отмечают, что в этой структуре есть их друзья и союзники, прежде всего Россия, а также Иран, Ирак, Ливан, Алжир, Оман. Эта группа, по их оценке, проводит такую линию, которая достаточно полно учитывает интересы сирийского правительства.
— Россию постоянно обвиняют в том, что ее авиация наносит удары по частям умеренной оппозиции. Как вы можете это прокомментировать?
— Я не готов согласиться с такими обвинениями. С тех пор как вступил в силу режим прекращения боевых действий (РПБД), который согласовывался при нашем активном участии, мы неукоснительно выполняем все вытекающие из него обязательства. Намеренных ударов по частям так называемой умеренной оппозиции не производится.
Могут быть недоразумения, связанные с тем, что отдельные незаконные вооруженные формирования (НВФ) участвуют в боевых действиях совместно с «Джебхат ан-Нусрой». На нее режим прекращения боевых действий не распространяется. Это террористы, признанные в таком качестве международным сообществом. Соответственно, с ними можно воевать и нужно стремиться их уничтожать. Здесь ограничений нет, в том числе на применение авиации. И если «Джебхат ан-Нусра» совместно с боевиками других НВФ атакует позиции сирийской армии, как это было в течение последних недель под Алеппо, то, естественно, мы на это реагируем и оказываем помощь правительственным войскам.
Кроме того, могут быть какие-то инциденты с участием нашей авиации с негативными последствиями для так называемой умеренной оппозиции в районах, где мы не знаем точно о ее присутствии. Военно-техническая разведка, например, может сообщить, что в таком-то районе обнаружен объект по изготовлению поясов смертников, склад с оружием и боеприпасами или тренировочный лагерь боевиков. Авиация получает задание его уничтожить.
Когда это происходит, наши партнеры начинают возмущаться и говорить, что мы разбомбили объект, который принадлежит «правильным» оппозиционерам. Такое происходит нечасто и лишь потому, что мы не догадываемся о нахождении там союзных США НВФ.
В этой связи мы неоднократно просили наших американских партнеров предоставить точные координаты месторасположения тех формирований вооруженной оппозиции, которым они помогают. К сожалению, до сих пор этих данных нет.
— Россия ранее предложила Совбезу ООН внести «Джейш аль-Ислам» и «Ахрар аш-Шам» в международный список террористических организаций, однако эта инициатива была заблокирована США, а также Великобританией, Францией и Украиной. Вы находитесь в Дамаске и лучше видите ситуацию изнутри. Как бы вы объяснили такую позицию?
— У меня нет никаких сомнений, что эти две бандгруппировки должны быть внесены в международный список террористических организаций. За ними тянется длинный шлейф кровавых преступлений. Если взять «Джейш аль-Ислам», то эта организация на протяжении нескольких лет обстреливала из минометов и самодельными ракетами центр Дамаска, в том числе, как всем известно, неоднократно эти мины залетали на территорию российского посольства. Чудом удалось избежать жертв среди наших сотрудников, но материальный ущерб был нанесен значительный.
Если сейчас посмотреть на территорию российской дипмиссии в Дамаске, то это сплошные укрытия и защитные сооружения. Мы вынуждены жить в таких условиях, чтобы обеспечить безопасность наших сотрудников. Между тем из-за обстрелов, осуществленных террористами из «Джейш аль-Ислам», очень много людей погибло в городе. У меня нет сомнений в том, что это проявления террористической активности, если, конечно, называть вещи своими именами.
В свою очередь, «Ахрар аш-Шам» — это джихадисты, самые радикальные сторонники создания в Сирии исламского государства. Они неоднократно на захваченных территориях проводили чистки по этно-конфессиональному признаку. Эти бандиты очень плотно срослись с соратниками-джихадистами из «Джебхат ан-Нусры». В районе Идлиба и Алеппо у них есть общее зонтичное образование, которое называется «Джейш аль-Фатх». Они вместе воюют и вместе совершают преступления, в частности, обстреливают и убивают мирных жителей окруженного ими шиитского анклава Фуа и Кефрая. Там в результате этих артобстрелов и снайперского огня продолжают гибнуть женщины и дети.
Почему некоторые страны убеждены, что этого не достаточно для квалификации «Ахрар аш-Шам» в качестве террористической организации, с точки зрения здравого смысла объяснить трудно. Я не верю, что эти люди могут стать нашими партнерами по политическому процессу, что они откажутся от методов террористической борьбы. Они уже настолько запятнаны участием в кровавых преступлениях, что их надо привлекать к ответственности, а не пытаться позиционировать в качестве повстанцев из вооруженного крыла умеренной сирийской оппозиции. И первый шаг на этом пути — включение «Джейш аль-Ислам» и «Ахрар аш-Шам» в список террористических организаций Совета Безопасности ООН.
К сожалению, эта российская инициатива была заблокирована тремя западными странами из числа постоянных членов Совета Безопасности и примкнувшей к ним Украиной. Чем они руководствовались? Возможно, речь опять идет о пресловутых двойных стандартах и попытке разделить террористов на хороших и плохих, умеренных и неумеренных, контролируемых и неконтролируемых. Могу предположить, что эти бандгруппировки нужны упомянутым странам для реализации плана силового свержения режима Башара Асада.
— Каково отношение России к продвижению Сирийских демократических сил (СДС), костяк которых составляют курды, в районе Мембиджа и Ракки, особенно в свете заявлений о намерении включить эти территории в состав курдского федерального региона?
— Если те или иные силы на земле, включая, естественно, и курдов, одерживают военные победы и наносят поражение боевикам ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация. — «Известия»), это хорошо. Мы всегда выступали и выступаем за то, чтобы те силы, которые имеют возможность и готовы участвовать в совместной борьбе против ИГИЛ, делали это наиболее эффективно. Вместе с тем пока нет оснований говорить о значительных успехах, поскольку под Мембиджем продвижение СДС затормозилось. Они окружили этот город, пытаются зачистить его от боевиков ИГИЛ, но пока без заметных результатов.
Затормозилось и наступление сирийской армии, которая завязла под Табкой. А если верить отдельным оппозиционным интернет-ресурсам, она даже вынуждена была несколько отойти назад. На обоих направлениях игиловцы предпринимают отчаянные контратаки, стянули туда дополнительные силы, поэтому говорить о скором освобождении самопровозглашенной столицы халифата не приходится.
— Наступление курдов на Ракку с севера и правительственной армии с запада во многом совпало по времени. И сейчас это рассматривают как своего рода соревнование. Согласны ли вы с такой оценкой?
— Мне больше импонирует оценка, которая была высказана в одной из сирийских газет. Там писали о согласованных и скоординированных действиях правительственных сил с курдами. То есть на одном участке фронта сирийская армия, а на другом СДС перешли в наступление, что заставило боевиков ИГИЛ растягивать на два направления свои ресурсы и, таким образом, создало предпосылки для активного продвижения на начальной фазе этой операции.
Что касается соревнования, то для такой постановки вопроса, на мой взгляд, оснований нет. Не хочу показаться слишком пессимистичным, но ничто пока не говорит о скором окончании битвы за Ракку. Речь не идет о том, кто первый ее освободит. Важно, чтобы ее в принципе освободили.
А если говорить о курдах, то им сложно продвигаться на территориях, заселенных арабскими племенами. Там их не всегда рады видеть. Местные жители могут воспринимать это как попытку захвата районов, где они проживают. Это провоцирует дополнительное сопротивление. Даже при том что курды обладают существенным боевым потенциалом и получают всестороннюю помощь и от нас, и от ведомой американцами коалиции, им трудно решать боевые задачи на чужой территории.
— Как вы отметили ранее, российское посольство за время конфликта в Сирии не раз становилось объектом террористических атак. Насколько хорошо обеспечена безопасность дипломатов?
— Наша безопасность сегодня обеспечена достаточно хорошо. Надо учитывать, что изменилась и ситуация в сирийской столице. По Дамаску больше не стреляют, во всяком случае, по тому району, где находится российское посольство. Впрочем, мы сохраняем все защитные противоосколочные сооружения, потому что надо всегда быть готовым к самым худшим сценариям.
При этом вероятность проведения широкомасштабных террористических актов в Дамаске сохраняется. Несколько недель назад в столичном районе Ас-Сейида Зейнаб были осуществлены теракты, в результате которых погибли и были ранены несколько десятков человек. Естественно, российские представители в Сирии также могут стать объектами нападения, поэтому мы сохраняем особый режим работы и обеспечения личной безопасности при выездах в город и поездках по стране.
Если рассматривать вариант атаки непосредственно на посольство, то в нынешних условиях это, на мой взгляд, практически невозможно. У нас очень хорошая эшелонированная система безопасности. Весь окружающий дипмиссию район перекрыт и оборудован бетонными блоками и раздвижными металлическими воротами. Нас охраняют несколько десятков сирийских военнослужащих из элитных частей спецназначения. И это не считая собственной охраны посольства. Поэтому предположить, что кто-то попытается прорваться на начиненной взрывчаткой машине или некая вооруженная группа задумает атаковать посольство, довольно сложно. Все необходимые меры безопасности нами были предприняты еще тогда, когда уровень террористической угрозы был максимально высоким.
