Трудовые будни божества
Что может быть желаннее для артиста, чем восторженное признание современников и благодарная память потомков?! В тандеме эти приятные вещи встречаются реже, чем можно было предположить. Слишком коварная штука — память. Балет в этом отношении, пожалуй, самое беспощадное искусство. «Неужели ее (его) называли божеством?» — удивляются неофиты, вглядываясь в изображения былых кумиров. Возразить тут нечего — ни фото-, ни кинопленка не в состоянии сохранить сиюминутное обаяние танца.
Респект организаторам выставки «Анна Павлова. Бессмертный лебедь». У посетителей ни разу не возникает подобного вопроса. Экспозиция повествует не о земном бытии божества, а о трудовом пути артистки-труженицы, даже на смертном одре планировавшей завтрашнее выступление. «Приготовьте мой костюм лебедя», — ее последние слова.
«Лебедь» стал ее коронной ролью и гастрольным хитом — композицию Фокина на музыку Сен-Санса увидели в Азии и на Дальнем Востоке. Трепет ног и никнущие кисти рук можно оценить и сейчас — на экране в режиме нон-стоп идут немногие сохранившиеся кадры выступлений балерины.
В витринах по соседству — письма, афиши, программки, пачка Коломбины, бусы, балетные туфли. Носок в них не схвачен клеем намертво, как в современной обуви, а прошит деликатными стежками. Пальцы в таких туфлях стираются в кровь, зато позы выглядят так, будто танцовщица едва касается сцены. Что и зафиксировала критика начала 1900-х: «Павлова — это облако, парящее над землей».
Танец балерины часто вдохновлял очевидцев на «стихийные» метафоры. Ее сравнивали с капелью, пламенем, порывом ветра. Статика постановочных фотографий приглушает природную естественность, но есть снимки, по органике кадра превосходящие высокотехнологичные фотосессии. Речь о сюжетах, снятых в лондонском Айви-хаус. Павлова, играющая с собаками. Павлова, убирающая сено. Павлова, блаженствующая среди цветов. Оказывается, у этой серии есть гениальный соавтор. Рекомендации фотографу давал друг балерины, Чарли Чаплин, который также занимался ее киносъемками.
«Мы похожи с вами, Анна, — сказал Чаплин в первую их встречу в Америке. — Я — бродяга, вы — сильфида. Кому мы нужны? Вот нас и гонят...».
Для Павловой гонка завершилась в нелюбимой ею Гааге. Она умерла в три дня от воспаления легких. Ей шел 50-й год.
Посмертная маска танцовщицы, одолженная музеем у частного коллекционера, удивительно спокойна.
Ничего общего с изменчивым и нервным ликом, украшающим семь стен бахрушинского зала-восьмигранника. А во всю длину и ширину восьмой — та самая, упомянутая Чаплином сильфида.
Один из нескольких сохранившихся плакатов «Русских сезонов» 1909 года. Валентин Серов набросал его за 40 минут. Примерно столько же займет путешествие по экспозиции — выставка открыта до 13 марта.
