К круглой цифре — 190-й годовщине выступления декабристов на Сенатской площади 14 декабря 1825 года — вышла в свет прелюбопытная книженция, которую я нашел на Московской выставке Non-Fiction.
Это метатекст Сергея Эрлиха — его книга «Война мифов» (издательство «Нестор-История», 2016) о том, как относятся к декабристам в постсоветской России, на примере сотен публикаций, связанных блестящим, изящным, отточенным пером. Сугубо постмодернистская книга — не история декабрьского мятежа, но ее отражения в наших умах; это позволяет автору увидеть, как в вогнутом зеркале, перемены русского общественного сознания в эти годы, поворот от восхищения к осуждению или непониманию декабристов.
Ведь мы говорим «декабристы», а подразумеваем наше отношение к власти, бунту, самопожертвованию.
Рассказ о декабристах был доведен до простоты евангельской притчи еще Герценом, а затем — Лениным и советской системой просвещения (мученики, мятежники, разбудили Герцена). Использовали его и диссиденты, бунтовавшие на московских кухнях против советской власти. Мы примеряли мученические венцы и повторяли за Александром Галичем: «От Синода к Сенату как четыре строки». Пушкинское «Пока сердца для чести живы» было паролем и отзывом.
Но прошли годы. В постсоветское время началась ревизия.
Православные монархисты, которых раньше-то и не было, увидели в декабристах незадачливого Войкова, несостоявшегося цареубийцу. Они грозно осуждают бунт против православного царя-батюшки. Их позиция мало отличается от официальной царской позиции и, по мнению Эрлиха, не имеет шансов на успех.
Во-первых, потому, что Николай I привел Россию к поражению в Крымской войне. Какой он, мол, Георгий Победоносец, если его Змей одолел?
А, во-вторых, потому, что Герцен был талантлив, а среди православных монархистов нет авторов, способных написать так, чтобы переубедить людей, считает Эрлих.
Они не ограничиваются мнениями и оценками, но еще и безбожно передергивают факты, пишет Эрлих, и приводит многочисленные примеры: якобы все декабристы были масонами и получали инструкции из Госдепа, сорри, британской разведки. Это, конечно, не так. Другие осуждают повстанцев, но не так яростно, подчеркивают, что они были героями войны 1812 года. Третьи вспоминают два состоявшихся цареубийства — Петра III Федоровича и Павла I — и находят в этом оправдание декабристам.
Эрлих верит в «кремлевский заказ» на дезавуирование декабристов, но имена, которые он приводит, — Николай Стариков, Егор Холмогоров — недостаточно убедительны. Да и Путин добрым словом поминал декабристов.
Что же произошло? Почему мы редко вспоминаем декабристов? Эрлих сам нашел ответ, более внятный и более горький, чем мифический «кремлевский заказ». Современные постсоветские интеллигенты, креаклы и либералы не понимают, как можно от хорошей дворянской жизни с балами и раутами, ростбифом и рокфором, Наташей Ростовой и еще девкой Акулькой пойти на смерть и каторгу во имя каких-то общественных идеалов.
«Я не хочу жертвовать личным счастьем», — говорит герой книги Микушинского (сына Рыбакова). Красной нитью проходит этот ответ и в книгах других внуков Арбата, отмечает Эрлих. Нынешнее поколение российских привилегированных классов приняло американский лозунг — «Право на личное счастье» — и отказалось от русской готовности погибнуть «за други своя».
Это открытие — личная драма автора. Так комментарий Кинбота к поэме Шейда в набоковском «Бледном огне» больше говорит о беглеце, чем об американском поэте.
Автор глубоко разочарован — не декабристами 1825 года, но своими друзьями — «болотными декабристами» 2011 года, которых Эрлих упрекает в «безжертвенности», в желании «получить чистенькую жизнь по европейским стандартам не усердным трудом, а по щучьему велению».
Безжертвенность либеральных «болотных оппозиционеров» напрямую связана с отношением общества и интеллигенции к жертвенности настоящих декабристов, утверждает Эрлих. Из Болотной площади Сенатскую не сделаешь, увы!
Казалось бы, власть предержащие могли бы радоваться исчезновению мятежного духа в среде горожан. Но спад пассионарности (до животного эгоизма) не предвещает России добра в надвигающиеся тяжелые и опасные времена, когда самоотверженность и жертвенность еще могут понадобиться.
Остается надеяться, что Эрлих ошибается и что в других кругах, не хипстерско-креакловских, эти качества живы, даже если они не откликаются на побудку декабристов.
В книге Эрлиха много полемического, не всегда оправданного задора; спорные утверждения он протаскивает, как «очевидные»; его ангажированность бьет в глаза, и все же им освоен огромный материал, выводы сделаны нетривиальные, написано дерзко, хорошо, увлекательно.
Отличный подарок читателю на юбилей декабристов!
