Недавно, 16 мая, Украина отметила День Европы. А днем раньше совсем незаметно для страны прошел юбилей дня, объективно ставшего началом новой украинской государственности. Ведь четверть века назад, 15 мая 1990 года, начал работу новый созыв Верховного Совета УССР.
Независимость Украине достается в конце 1991-го абсолютно бескровно. А в конце 1993-го создается впечатление, что Украина, хотя и заметно уступает России экономически, имеет явное преимущество над ней как страна, мирно решающая свои конфликты. Ибо когда в России было кровавое противостояние президента и парламента, Верховная рада и президент Леонид Кравчук в ответ на шахтерские забастовки и общее недовольство населения договорились о досрочных выборах в начале 1994-го. Без всякой игры мускулами. На тот момент Украина была просто постсоветской страной — членом ООН и ОБСЕ.
И дальше конфликты долгое время удавалось улаживать мирным путем, правда, обычно это был «худой мир», но все-таки мир.
В 1995-м противостояние новоизбранных президента и парламента удалось разрядить с помощью компромиссного конституционного договора, по сути — временной Конституции, рассчитанной на год. В 1996-м также в условиях противостояния ветвей власти принимается новая Конституция страны. При этом стороны идут на компромисс. Так, президент Кучма отказывается от задуманных им референдумов (в первом случае о доверии себе и парламенту, во втором — о Конституции в более выгодной для себя редакции). Однако при этом глава государства получает очень много из того, что хотел.
Эти конфликты касаются киевской верхушки и не выводят на улицы народные массы. Также не выходит на улицы народ и в Крыму, когда в 1995-м Кучма восстанавливает фактический контроль Киева над автономией.
Все эти события не выглядели особо честной политической борьбой, но быстрое и ненасильственное решение проблем смотрелось куда лучше, чем идущая в те годы война в Чечне. И происходило всё это на таком внешнеполитическом фоне: в 1994 Украина первой из стран СНГ становится участником программы НАТО «Партнерство во имя мира» и заключает соглашение о партнерстве и сотрудничестве с ЕС, а осенью 1995-го принимается в Совет Европы.
А кассетный скандал конца 2000–2001-го и акция «Украина без Кучмы» происходят уже после того, как Украина подписывает с НАТО Хартию об особом партнерстве (1997), упомянутое соглашение с ЕС вступает в силу (1998), а Леонид Кучма во второй раз избирается президентом (ноябрь 1999). Однако эти выборы (и тем более апрельский референдум 2000-го) уже не воспринимаются обществом как столь же свободные и честные, что были в 1990–1994.
Этот конфликт ознаменован первыми в истории независимой Украины относительно массовыми акциями на улицах столицы. Правда, акциями в основном мирными. А к маю 2001 года создается впечатление, что конфликт рассосался сам собой, ибо увольнение парламентом премьера Ющенко не вызвало и минимального всплеска общественной активности.
К евромайдану 2013-го Украина, с одной стороны, имела немалый опыт мирного урегулирования внутренних кризисов, с другой стороны, этот опыт всё меньше становился гарантией мира, ибо с каждым разом улаживание конфликта становилось всё сложнее, а достигнутый мир оказывался всё более «худым».
К неблагоприятной перспективе толкало и размывание законности: прежде всего отмена осенью 2010 Конституционным судом конституционной реформы 2004 года (притом что в начале 2008 КС отказывал в аналогичном производстве). Но приобретение Януковичем таким способом дополнительных полномочий появилось не на пустом месте, а стало логическим звеном в цепочке таких событий, как неконституционный роспуск парламента со стороны Ющенко в 2007-м и блокирование совершенно конституционного роспуска им парламента в 2008 году (тогда контролируемый блоком Тимошенко админсуд Киева приостановил действие указа).
В размывание законности входит и прецедент тюремного заключения оппозиционного лидера, и то, что Верховная рада перестала быть «местом для дискуссий», поскольку когда в повестке стояли самые дискуссионные вопросы (ратификация Харьковских соглашений по Черноморскому флоту, новый языковой закон и др.), оппозиция, понимая, что не имеет голосов, чтобы помешать их принятию, устраивала драки, бросала дымовые шашки, ломала электронную систему голосования.
И евромайдан в отличие от всех прошлых кризисов сразу уже обернулся насилием. Украина подошла к нему как член ВТО (с 2008 года), участник «Восточного партнерства» (с 2009-го), а главное как страна, уже парафировавшая договор об ассоциации с Евросоюзом.
Итак, история Украины, с одной стороны, развивалась как история неуклонной интеграции в европейские и мировые (но контролируемые Западом) структуры, а с другой — как история кризисов, которые становились всё взрывоопаснее и завершались всё более несовершенными компромиссами.
До того момента можно было легко не замечать взаимосвязи между этими процессами, но гораздо сложнее не замечать этого теперь. Ведь в феврале 2014-го соглашение об урегулировании, впервые достигнутое при участии европейских гарантов, оказалось и первым в истории Украины мировым соглашением, которое не было во многих пунктах выполнено и за которым последовала новая эскалация напряженности.
И проблема, на мой взгляд, начинается не с того момента, когда вечером 21 февраля сотник Парасюк повел майдан захватывать администрацию президента, что, по официальной версии, оказалось неожиданным и для еврогарантов, и для всех системных украинских политиков.
Она начинается с самого тогдашнего соглашения об урегулировании. Ведь что такое Европа в расхожем либеральном понимании? Это в первую очередь приоритет права над произволом. Однако в данном случае европейцы согласились с ключевым требованием оппозиции, стоявшим вне правовых рамок, а именно — с одномоментным возвращением Конституции Украины к редакции 2004-го, тогда как предусмотренная Основным законом процедура конституционных поправок предполагает, что за них последовательно голосуют на двух очередных парламентских сессиях.
Да, справедливо можно считать, что в 2010-м КС нелегитимно восстановил старую редакцию Конституции. Но легитимно ли восстанавливать закон незаконным способом? И как раз требование оппозиции одномоментно изменить Конституцию и вылилось 18 февраля в невиданную до этого волну насилия, когда майдан двинулся на парламент.
А ведь на тот момент существовали, во-первых, общее согласие всех политических сил в необходимости менять Основной закон в сторону расширения полномочий парламента, во-вторых, традиция решения вопросов при помощи как правового обычая, так и не предусмотренных законодательством, но по сути легитимных инструментов. Имею в виду уже описанную технологию работы украинской власти в 2002–2004 годах, когда и в условиях юридического действия президентской по сути Конституции ведущую роль в формировании правительства и контроле над ним играла парламентская коалиция, а президент рядом своих прерогатив добровольно не пользовался.
Да, тогда оппозиция боялась, что, дескать, Янукович всё равно воспользуется этими полномочиями и будет увольнять согласованных коалицией министров. Формально поэтому в начале того февраля и Арсений Яценюк, первоначально согласившись с предложением президента возглавить кабмин, в итоге отказался это делать. Однако эти опасения по большому счету не представляли проблемы. Ведь можно было подстраховаться тем, что подобное переформатирование власти до ввода в действие новой Конституции будет в соответствии с украинской традицией подкреплено неким дополнительным инструментом, назовем его Конституционным договором (как в 1995-м) или Универсалом национального единства (как было в 2006-м, когда Ющенко согласился с премьерством Януковича).
А раз стороны так не доверяли другу, то для гарантии действия этого договора или Универсала можно было бы привлечь европейских посредников.
Но вряд ли случайно и европейцы, и американцы в то время ни разу публично не говорили, что украинскую Конституцию можно менять только конституционным способом. Их как раз устраивал предложенный оппозицией сценарий — имею в виду не только текст договоренностей, появившихся 21 февраля, но и предшествующая этому эскалация напряженности. Ибо они понимали, что чем дальше зайдет революция к моменту урегулирования, тем резче и бесповоротней поменяется баланс в парламенте (то есть тем больше парламентского болота из числа формальных участников тогдашней коалиции перейдет в лагерь побеждающей оппозиции).
А значит, тем гарантированнее будет покончено с пресловутой украинской многовекторностью, тем скорее страна полностью окажется в орбите ЕС. И дело не только в том, что Запад всегда симпатизировал одной половине украинского политического спектра. Ведь когда Янукович внезапно решил отложить подписание соглашение об ассоциации, то вся прибыль от облегчения доступа европейских товаров на украинский рынок была, видимо, не просто просчитана, но и запланирована. А ведь классическое определение капитала, который при 10% согласен на всякое применение, а при 300% готов пойти на любое преступление, — это не Маркс, это лишь процитированный им отнюдь не коммунистический профсоюзный деятель Томас Даннинг.
Но раз Конституцию можно менять неконституционным способом, то почему Парасюку нельзя захватывать администрацию президента, тем более не для себя, а для легитимных сторонников по европейской коалиции. И реакция на это европейцев (точнее, ее видимое отсутствие) показала, что эти действия — в их интересах.
И вскоре после этого связь между формальной европеизацией Украины и остротой конфликта вновь ярко проявилась. Ведь трагедия Одессы и начало боевых действий в Донбассе последовали уже после подписания политической части соглашения об ассоциации.
А в конце июня, когда была подписана и экономическая часть этого документа, вооруженный конфликт вышел на качественно новый уровень, приведя к массовой гибели людей и разрушению инфраструктуры Донбасса.
Автор — эксперт Киевского центра политических исследований и конфликтологии
