Лжи столько, что задохнуться можно. Все друзья, все знакомые, о которых прежде и подумать бы не смел как о лгунах, лгут теперь на каждом шагу. Ни единая душа не может не солгать, не может не прибавить и своей лжи, своего искажения к заведомо лживому слуху. И всё это от нестерпимой жажды, чтобы было так, как нестерпимо хочется.
Я не даю кавычек, как это любит делать один медийный поп-персонаж в фейсбуке. Потому что вы уже поняли, что автор пишет про то, что за последние несколько месяцев стало слишком явным. Такое впечатление, что Иван Бунин начитался русско-украинского интернета, если таковой вообще существует.
А вы вообще попробуйте почитать «Окаянные дни» и поймете, почему его ненавидели и те и эти в любой отрезок времени. Потому, что он для себя пытается понять, «почему всё так получилось», а нам вдруг из вековой глубины говорит «почему так получается».
Удивительно, что фильм Никиты Михалкова, по сути, последнего киноклассика страны, который работает ритмично, как и положено в реальном кинопроцессе, а не в хаотичном артхаусе, вышел именно сейчас. Можно было бы заподозрить намеренную актуальность фильма, если бы мы не знали, что Никита Михалков работает над этим фильмом уже не один десяток лет.
Он взял на самом деле два произведения Бунина — короткий рассказ «Солнечный удар» и масштабные «Окаянные дни» — и со сценаристами (сначала с безвременно ушедшим Владимиром Моисеенко, а затем с Александром Адабашьяном) сплел это в единую киноткань. Зачем? Рассказ, который мог бы быть абсолютно эротическим и на этом исчерпаться, вдруг несколькими фразами дает такое ощущение того мира, который будет разрушен в наступившие «окаянные дни», что для этого не нужны огромные описания быта, проблем навигации на Волге колесных пароходов при первом русском капитализме, а также бесконечных страданий вокруг морального облика какой-нибудь Сонечки Мармеладовой.
…Окна были открыты, занавески опущены, и легкий ветерок от времени до времени надувал их, веял в комнату зноем нагретых железных крыш и всего этого светоносного и совершенно теперь опустевшего, безмолвного волжского мира…
Я понимаю, почему Никита Сергеевич переписывал рассказ несколько раз от руки. Чтобы понять, как он, Бунин, это делает — пишет акварель, которую вот так, с ходу, как будто и невозможно переложить на цифру современных камер и монтажных. Оператор поколения сорокалетних, который умеет снимать вообще всё — от музыкального видео до «Цитадели», — вобрал в себя это ощущение и эту акварель. И, конечно, он противопоставляет эпохи «до и после» колористически — эпоху, полную красок той самой жизни, про которую всё пишут и пишут, всё думают и думают сотни русских пишущих, если не сказать «писателей», и эпоху коллективного Белы Куна, крымского палача, где единственное яркое пятно — кровавое знамя нового порядка.
Кун? Крым? Никита Сергеевич, вы ведь нарочно, да? Ну скажите, вы же ничего не делаете просто так? Ведь обязательно кто-нибудь зацепится и за это тоже. Но это скорее всего будут люди, которые на знают собственной истории. И того, что она имеет пугающую циклическую природу. А еще будут люди, не желающие понимать, что, собственно, никто не ответил ни за кровавый хаос Кронштадта, ни за уничтоженный хрустальный алтарь в Дятьково, ни за расстрелянных флотских лейтенантов и их прекрасных юных жен в Евпатории.
Главный герой, похоже, — последний из офицеров на этой земле, который мог сказать: «А вот мы и виноваты, мы всё видели, но думали, что всё само собой образуется. Так что вот этими руками и сделали».
Что-то я так и не увидел больше желающих взять на себя вину за всё, что случилось.
Этот монолог весьма хорош из уст прежде малоизвестного молодого сербского актера Милоша Биковича. Идея взять двух исполнителей основных ролей из числа практически дебютантов (Незнакомку играет Виктория Соловьева, Поручика — латышский актер Мартиньш Калита) — она тоже из разряда «как написать акварель Бунина в эппловской программе Final Cut Pro».
Отличное решение, потому что у этих новых, что из «непоротого поколения», у них другие лица, не знающие жизни и работы советского «Мосфильма» или перестроечных «На Брайтон Бич опять идут дожди». Наверное, у них и есть те лица, которые можно найти только на старых фотографиях, — красивые, спокойные, с неактерским чувством собственного достоинства.
Бунина ненавидели за абсолютный, тотальный антиреволюционный пафос. При этом очень едкий, далекий от публицистического пафоса многих последующих обличителей — «одна из самых отличительных черт революций — бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке просыпается обезьяна».
Но самое смешное, что антиреволюционный пафос, транслируемый фильмом сейчас, спустя почти сто лет, опять будет рассматриваться как неуместный.
Кто опять про Крым, кто-то опять про Одессу, и детская коляска из «Потемкина» не даст укрыться историзмом. А Михалков увидел еще один символ — грузовик. И об этом тоже писал Бунин: «Грузовик — каким страшным символом остался он для нас, сколько этого грузовика в наших самых тяжких и ужасных воспоминаниях!».
Хотя фильм стартовал с премьеры в Сербии, у которой свой вклад в ту, первую катастрофу, наиболее понятен и смотрим он будет тут. При этом всеми: я чувствую, будет, о чем скоро придется почитать по все стороны баррикад (сдается мне, что их больше, чем просто две). Ну так по этому поводу в «Окаянных днях» тоже сказано: «Не будь народных бедствий, тысячи интеллигентов были бы прямо несчастнейшие люди. Как же тогда заседать, протестовать, о чём кричать и писать?».
