Не мешайте детям общаться с призраками
— Питер Куинт, ты дьявол! — истерично кричит отрок Майлс, доведенный до отчаяния такой же истеричной Гувернанткой. И испускает дух в ее тугих объятиях.
До последнего момента своей короткой жизни Майлс был сдержанным, аристократичным ребенком. Стоял с гордой выправкой, принимал пищу по всем правилам церемониала, даже веселился и проказничал с какой-то британской безупречностью. Что свело его в могилу? Этот вопрос ставит опера Бриттена «Поворот винта» в постановке Оливера Мирса — ставит, но, конечно, не дает ответа.
Все началось в 1860 году, когда девочка (не оперная — реальная) убила своего сводного брата в поместье на западе Англии. Резонанс был громкий и долгий; завертелись винтики и в голове Генри Джеймса. В 1898-м он написал свой знаменитый «Поворот винта», ставший полигоном для вековой битвы психологов и философов разных школ: до сих пор они спорят, реальны ли призраки, виденные Гувернанткой, или это симптом ее болезни. «В гувернантки шли незамужние девы, отчаявшиеся найти супруга, и это развивало в них нервический характер», — шепнул «Известиям» Ян Латам-Кёниг, дирижер-постановщик московского спектакля.
В опере Бриттена одна из таких дев (единственный персонаж без имени собственного), томясь по семейной жизни, устраивается работать в богатое поместье, где обитают двое очаровательных детей-сирот. И только она успевает дать волю материнскому инстинкту, как замечает присутствие в доме третьей силы — враждебной и порочной. Сила персонифицирована в призраках двух умерших слуг, имеющих абсолютную власть над душами детей. До того как расшибить голову на льду, камердинер Питер Куинт (Ярослав Абаимов) «проводил много часов» с Майлсом (Том Дизли), а его девушка мисс Джессел (Валерия Пфистер) ухаживала за маленькой Флорой (Виктория Шевцова).
Гувернантка (Сюзанна Харрелл) понимает, что души детей уже изъедены злом и это зло распространяется с безнадежной скоростью. Она пытается бороться с призраками и в итоге даже побеждает, но цена чересчур велика — жизнь Майлса, за которую она и боролась.
Поручив призракам гипервыразительные вокальные партии, Бриттен снимает вопрос их реальности. Конечно же Куинт и Джессел существуют. Но неоднозначность никуда не исчезает — на ней в этой опере, как и в рассказе Джеймса, держится абсолютно все.
Бриттен ставит гораздо более страшный вопрос: а надо ли было добру спасать Майлса от зла? И такое ли доброе это добро? Не переборщила ли нервическая Гувернантка, когда полезла своими неумелыми руками в детские тайны? В конце, услышав истеричный крик Майлса, слуга Куинт говорит: «Мы проиграли», и мальчик умирает. Эта фраза — страшнее всех голливудских ужастиков, давно девальвировавших идею детей-убийц. Потому что в ней вопрос, который Бриттен даже не думает произносить вслух: так, может, зло было лучше для Майлса? Может, зря Гувернантка вырвала цветок из болота и победно сжала в руках уже неживое растение?
Этот бриттеновский намек точно понят Оливером Мирсом, но точно понято и нежелание композитора говорить что-либо «в лоб». «Поворот винта» — пространство, опустошенное авторами ради зрителя. Тут все время приходится думать и вслушиваться, слушать и вдумываться. И к концу понимаешь, что думать опасно. Лучше слушать.
Потому некоторая вялость режиссуры Мирса простительна: он старается не давать сильных акцентов и не принимать чью-либо сторону, оставляя главные рычаги воздействия музыкантам. 13 инструменталистов под руководством влюбленного в Бриттена главного дирижера «Новой Оперы», кажется, совершенно потеряли связь с реальностью в виде посредственной акустики и обычных проблем среднего оперного оркестра. То был настоящий оркестр солистов, плетущий головокружительную звуковую паутину, и, когда Латам-Кёниг вывел свою чертову дюжину на поклон, отодвинув вокалистов на задний план, зал такую иерархию принял как должное.
Вокалисты тоже были хороши, причем у двоих приглашенных британцев не было явного преимущества над четырьмя россиянами — разве что в естественности произношения. Но слегка самовлюбленный Майлс, несмотря на временами слабеющий голос, все-таки остался главным героем вечера. Он не только блестяще играл жертву, за которую борются взрослые, но не менее блестяще играл на фортепиано: в сцене домашнего музицирования Том Дизли так точно копировал работу пианиста в оркестре, что получилось идеальное «немое кино» в прямом эфире. Жаль, что с детским голосом 14-летнему Тому осталось жить совсем недолго, а значит, и дни «Поворота» в его нынешнем виде сочтены.
