«Мораль оперы Бриттена такова: никогда не доверяйте детям»

«Новая опера» открывает сезон «Поворотом винта»: режиссер Оливер Мирс переносит свою постановку 2012 года из Белфаста в Москву. Главный дирижер театра Ян Латам-Кёниг рассказал корреспонденту «Известий» о том, как прекрасная музыка, написанная в совершенной форме, повествует о зле, проникающем в детские души.

— Вы начинаете сезон в августе, да еще и сразу с премьеры. Это политика «Новой оперы» — привлечь внимание, пока другие театры еще раскачиваются?

 — Можно так подумать, поскольку в прошлом году мы тоже открывались в августе. Но на самом деле нам важно было осуществить постановку «Поворота винта» вместе с консульством Великобритании, культурной миссией Северной Ирландии и Оперным театром Белфаста. Все участники процесса могли оказаться в Москве только в августе. Так что причины скорее прагматические, чем политические.

— Штатным артистам пришлось досрочно выйти из отпуска?

— Нет, каникулы продолжались как обычно, поскольку репетиции мы начали задолго до них — еще в апреле.

— О чем эта опера?

— Она основана на истории очень резонансного убийства, случившегося в 1861 году в Англии. В одной богатой семье отец бросил супругу и женился на гувернантке, продолжая жить с двумя детьми от первого брака. Первая жена сошла с ума и скончалась в психбольнице. От второй жены у отца появилось еще двое детей. Отношения между детьми от первого брака и гувернанткой были, как водится, очень плохими. В одно прекрасное утро маленький мальчик от второго брака исчез. На следующий день его обнаружили с перерезанным горлом в туалете, находившемся около дома. Был вызван детектив из Лондона, но раскрыть преступление так и не удалось.

Спустя какое-то время дочь ушла в монастырь, и через пять лет она призналась в убийстве мальчика. В преступлении ей помогал брат. Мотивом была ненависть к мачехе. Дочь приговорили к казни, затем сократили наказание до 20 лет тюрьмы, после чего она еще долго жила на воле.

История о двух детях-убийцах взбудоражила английских писателей, и Генри Джеймс написал на ее основе свою знаменитую книгу. Бриттена эта тема тоже привлекла: ему была интересна странная привязанность между призраком Питера Квинта, умершего слуги, и детьми — Майлзом и Флорой. Меня вдохновляет призрачная атмосфера оперы и мысль о том, что дети не так невинны, как мы думаем. Здесь вообще всё очень неоднозначно. Случилось ли это на самом деле или происходило лишь в больном мозгу гувернантки? Никто не знает. Нет никакой ясности, и в этом красота оперы.

— А мораль в опере есть?

— Сложный вопрос. Пожалуй, да: никогда не доверяйте детям. И никогда не доверяйте слугам. Гувернантки викторианской эпохи были весьма специфическими созданиями. На эту работу шли незамужние девы, отчаявшиеся найти супруга, и это развивало в них нервический характер. Мораль оперы в том, что в мире есть зло, а как с ним бороться — совсем непонятно. Эта опера о том, как зло разъедает и уничтожает невинность.

— Бриттен ведь любил детей.

— Да, он как-то признался, что счастливейшие дни его жизни были связаны со школой и всю свою жизнь он пытался воскресить эти дни. В этом была его трагедия.

— Но если он так любил детей, зачем написал оперу про зло, живущее в них?

— Он видел зло скорее в том, что дети испорчены взрослыми — в данном случае призраками. Но неоднозначность «Поворота винта» в том, что детей тоже влечет к призракам. Тут не совсем односторонняя привязанность, и вина лежит не только на взрослых.

— За несколько лет работы в России вы исполняете Бриттена уже не в первый раз.

— Я люблю его музыку всю жизнь, потому что еще мальчишкой многократно пел в хоре под его управлением. Он всегда стоял за дирижерским пультом, когда мы исполняли «Военный реквием». На знаменитой пластинке 1963 года с Галиной Вишневской и Питером Пирсом я тоже пою. В первый раз я увидел Бриттена, когда мне было девять, и с этого момента я был покорен этим человеком и его музыкой. Именно он вдохновил меня на путь дирижера.

— Лично вы с ним не общались? Может, брали автограф?

— Я был слишком стеснительным.

— Вам запомнилось, как именно он дирижировал?

— Он был очень точен и требователен, особенно в том, что касалось динамики. Если где-то было написано пианиссимо, он добивался, чтобы звук был едва слышен. Акценты, оркестровые краски — всё это было тщательно отмечено в партитуре, и он заставлял оркестр, хор и солистов выполнять его ремарки с абсолютной точностью.

— В вашей постановке Майлса поет Том Дизли, дискант из Белфаста.

— Да, Бриттен предписал, чтобы эту роль исполнял мальчик.

— Вы не пытались найти кандидатов на его роль в России?

— В условиях нашей копродукции было прописано, что мы даем оркестр и четырех солистов, а Северная Ирландия — постановочную часть и двух солистов: Майлса и гувернантку. Так что у нас идеальный образец британско-российского культурного сотрудничества...

— ...в наше непростое время.

— Именно так.

— В Мариинском театре есть свой «Поворот винта» в постановке Дэвида Маквикара. Не боитесь соперничать с тяжеловесами?

— Я знаю, что постановка очень хороша, хотя сам ее не видел. Но соперничества у нас не будет: эта опера может раскрываться в совершенно разных интерпретациях. В Великобритании и в Западной Европе ее ставят очень часто — возможно, потому, что она считается самой совершенной оперой Бриттена. В ней нет ни одного слабого такта.

— В России учебные программы выстроены так, что с именем Бриттена прежде всего ассоциируется «Питер Граймс».

— Это тоже шедевр, но в нем есть проблемы с формой, особенно в первом акте. А в «Повороте винта» форма идеальна.

— Вы слышали о скандале вокруг бриттеновской оперы «Сон в летнюю ночь» в Театре Станиславского? Не опасаетесь после этого исполнять Бриттена в Москве?

— Слышал. Недовольные часто видят в музыке Бриттена слишком много. В «Повороте винта» всё очень неопределенно, там нет ясно выраженной гомосексуальной темы. Вы можете прочесть ее или не прочесть. И наша постановка эту тему совсем не акцентирует.

— У вас не было проблем ни с чиновниками, ни с общественниками?

— Ну, мы ведь еще не сделали премьеру.

— Как вы — британский музыкант, работающий по контракту в Москве, — ощущаете себя сейчас, когда отношения России и Запада трудно назвать дружескими?

— Своей работой я стараюсь продемонстрировать то, что объединяет наши нации, а не то, что их разделяет. Культурный год Великобритании–России никогда бы не был более важен, чем сейчас. Проблемы в международной политике существуют уже много тысяч лет, но наша задача — показать, как здорово мы можем работать вместе прямо сейчас.

— Какую цель вы ставите перед собой как главный дирижер «Новой оперы»?

— Поднимать художественный уровень оркестра, хора, репертуара до максимально возможного уровня. Недавно мы были на гастролях в Лондоне. Все билеты на пять спектаклей «Князя Игоря» были проданы, критика была великолепная. Помню, одна газета написала: «У нас на Западе больше нет настоящих оперных ансамблей, в которых люди нуждаются друг в друге и которые могут выдавать такое качество без приглашенных звезд». Для меня это была высшая похвала. Лондонцы не могли поверить, что все наши голоса — из одной труппы. Люди здесь не просто трудятся, а живут, и в этом смысле Западу есть чему поучиться у «Новой оперы». Я могу требовать от артистов очень много, и они дают мне то, что я хочу. За это и люблю свою московскую работу.