Гламур как средство укрощения
Большой балет завершил 238-й сезон премьерой «Укрощения строптивой» в постановке главы Балета Монте-Карло Жан-Кристофа Майо. Обе стороны, надо полагать, приобрели положительный опыт. Для арт-директора европейской труппы постановка в Большом театре — первый случай работы вне родных стен. Для ГАБТа балет по мотивам Шекспира — абсолютный эксклюзив, первый с 2011 года, когда Алексей Ратманский поставил «Утраченные иллюзии»
Буклет к спектаклю, вещь в ГАБТе обычно проходная, на сей раз заслуживает вдумчивого прочтения, прежде всего благодаря обстоятельным высказываниям постановщика и наличию либретто гонкуровского лауреата Жана Руо. Впрочем, знакомиться с этим изданием накануне просмотра я бы не рекомендовала — впечатления от увиденного могут разительно не совпасть с текстом.
«Спектакль рассказывает о встрече двух невероятно сильных личностей, каждая из которых в итоге узнает в другом себя, — сказано в буклете. — Причина их неуправляемого, идущего вразрез с социальными нормами поведения — в одиночестве, на которое они обречены среди обывателей, в том, что ни один из них пока не встретил себе равного. Это два альбатроса среди стайки воробьев».
Звучит вполне по-шекспировски. Но словесные фантазии хореографов далеко не всегда обретают визуальную почву. Так и здесь. Замечательный социально-философский посыл растворяется в идеальном гламурном продукте. Другого и быть не может. Жан-Кристоф Майо — Карл Лагерфельд балета, производитель респектабельной моды. И новый спектакль — еще одно эксклюзивное изделие, где вся «картинка» — белоснежные лестницы и табуреты от Эрнеста Пиньон-Эрнеста, слегка провокативные костюмы от Огюстена Майо, ненавязчивый свет от Доменика Дрийра и в меру жесткая, в меру лирическая хореография — смотрятся в высшей степени комильфо.
Безупречно проводят свои дефиле и действующие лица. Катарина (Екатерина Крысанова) и Петруччио (Владислав Лантратов) вначале не столь гламурны, как их коллеги по сцене, но в процессе притирки характеров обретают искомую элегантность. Жаль только, что им не сопутствует самоирония, обязательное качество хорошего комедийного актера. Гнев, радость, разочарование и прочие эмоции изображаются, как сказано в одном старинном трактате, «с тяжким рвением». В этом плане «альбатросов» переигрывает «стайка воробьев» в лице их главных представителей — Бьянки (Ольга Смирнова) и Люченцио (Семен Чудин), чей лукаво-лирический заключительный дуэт, возможно, лучший эпизод спектакля.
С чем следует, безусловно, поздравить Большой балет — так это с выдающимся музыкальным приобретением. Имеются в виду 25 фрагментов сочинений Дмитрия Шостаковича, вдохновенно сыгранных оркестрантами ГАБТа во главе с дирижером Игорем Дроновым. В основном это части саундтреков к фильмам «Одна», «Встречный», «Гамлет», «Пирогов», «Великий гражданин», «Овод», «Софья Перовская», а также фрагменты Камерной симфонии. Почти полтора часа великолепной музыки, где есть лирика, гротеск, героика, трагические откровения, моторные безделушки — словом, всё, что требуется взыскательному вкусу.
Собрал эти сокровища сам Майо и собрал мастерски: музыка звучит как единая композиция, без швов и зазоров. Таким образом, первое условие создания хорошего балета выполнено — как говорил Джордж Баланчин, дальний предшественник Майо на посту хореографа балетной труппы в Монте-Карло, «если вам не нравится то, что происходит на сцене, закройте глаза и слушайте музыку».
Сложность в том, что прослушивание с закрытыми глазами может увести в противоположном от сцены направлении — многое из звучащего привязано к интонационному словарю эпохи, проще говоря, ассоциируется с определенным временем и местом. Но это не самое страшное, от ассоциаций можно отвлечься. Главная проблема спектакля — несовпадение масштабов.
Шостакович — большой. Майо — маленький. Ну а дальше, как у Ильфа и Петрова: «В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны «Мертвые души», построена Волховская гидростанция, совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь «Уйди-уйди», написана песенка «Кирпичики» и построены брюки фасона «Полпред».
Впрочем, Шостакович «Кирпичикам» не чужд, и когда звучат «Таити-трот» или «Ах, вы сени», оркестр и сцена счастливо совпадают. Но как только дело доходит до вселенских обобщений, большой мир Шостаковича неотвратимо, как удав кролика, поглощает маленький мир Майо. Именно поэтому кульминационная сцена балета, где на трагедийную мощь Ларго из Камерной симфонии хореограф отвечает гламурно-эротическим супружеским дуэтом, оказывается и самой неудачной, попросту провальной.
