Принцип «наши отважные разведчики, ихние подлые шпионы» вполне применяется и к плебисцитарным мероприятиям. Хотя бы в той форме, что признаваемое нами мероприятие именуется референдумом, а не признаваемое — так называемым референдумом. Причем различие именно в отношении заинтересованных политических сил.
Плебисцит с массой процедурных и содержательных огрехов, причем довольно серьезных, вполне может вступить в законную силу и породить долгоиграющие правовые последствия в случае, если в момент его проведения некому его оспорить — например, ревнителю электоральной чистоты сейчас недосуг, он занят в другом месте или просто сил недостает. И наоборот, плебисцит почти безупречный может быть объявлен «так называемым», т.е. юридически ничтожным, если его результаты ломают политический расчет какой-то влиятельной политической силы.
Плебисцит что дышло: куда поворотил, туда и вышло. Здесь господствуют не то что двойные, но тройные, четверные и пятерные стандарты, непререкаемый же суд, полномочный выносить окончательные и не подлежащие пересмотру вердикты, — отсутствует.
Поэтому немудрено, что донецко-луганский плебисцит заслужил массу упреков — как основательных, так и безосновательных. Еще более, чем состоявшийся 2 месяца назад плебисцит крымский.
Прежде чем анализировать конкретные претензии, стоит всё же осознать существенное отличие плебисцита по грядущему государственно-политическому устройству от регулярных выборов действующей власти. Плебисцит — за исключением местных мероприятий, призванных решить вопрос о строительстве моста через реку или ином благоустройстве местного значения, — тем и отличается от выборов, что вопрос, выносимый на него, является экстраординарным и даже в некотором роде судьбоносным, и обстоятельства, сопутствующие мероприятию, также являются более или менее экстраординарными.
Во время регулярных выборов, призванных обновить действующую власть в рамках постоянно действующих правил, избиратели не ждут «поездов дружбы» со штурмовиками, боевики кондотьера Коломойского не ездят в соседние регионы, чтобы убивать мирных граждан, этих граждан также не жгут в домах и не давят бронетехникой. Если же случается какой-то эксцесс в этом роде, то выборы даже могут быть отложены. Разгул насилия обыкновенно лечится чрезвычайными мерами, а осадное положение плохо совместимо с выборами.
Всё это, однако, плохо применимо к плебисциту, призванному выяснить отношения граждан к бегству из распадающейся страны, поскольку времени на ожидание у них немного. Коридор возможностей очень узок: вчера было рано, а завтра будет поздно. И ожидать, покуда бандера (или Коломойский, впрочем, я повторяюсь) придет, порядок наведет, тогда и проведем референдум, мало охотников, ибо порядок, устанавливаемый бандерами, чрезвычайно не способствует какой бы то ни было политической активности — тем более направленной на то, чтобы отложиться от центральной власти или, по крайней мере, завоевать себе широкую автономию. При автономии где же бандера будет наводить порядок?
Ситуация крайней спешки в принципе способна порождать злоупотребления, да и процедурной безупречности не слишком способствует. Но если граждане убеждены, что калитка приотворилась на краткое время, а потом захлопнется, можно, конечно, убеждать их, что у меня, как и у вас, в запасе вечность, в течение каковой можно неспешно оттачивать процедуру до идеального совершенства, но вряд ли эти попытки убеждения возымеют успех. Тот довод, что кто не успел, тот опоздал, будет более доходен. А равно и тот, что положительное решение плебисцита о независимости даст, хотя и всего лишь бумажный, но все-таки какой-то заслон против унитарного центра, «поездов дружбы» и прочих подобных явлений. Когда весы колеблются, важен даже листок бумаги, брошенный на одну из чаш. Та же самая ситуация экстраординарности объясняет и численные итоги голосования.
Одно дело — регулярные выборы, где в нормальной обстановке победа действительно достигается самым незначительным перевесом — процент или даже доли процента, — другое дело экстраординарный плебисцит, проводимый под лозунгом «Теперь или никогда», да еще и при наличии агитаторов от «Правого сектора».
В 1989 году в Москве даже и при отсутствии такой убедительной агитации, которая есть сейчас на Украине, Б.Н. Ельцин на выборах народных депутатов СССР получил 90%. По логике критиков крымского и восточно-украинского плебисцитов, результат очевидно подтасованный. Притом что тогда самые ожесточенные противники Ельцина из числа коммунистов и патриотов не оспаривали сам результат, но объясняли его помраченностью умов, легковерием etc.
Ельцинские 90% весной 1989 года имели причиной плебисцитарный в сущности характер тогдашнего голосования, его экстраординарный характер и народную убежденность, что перестройка может и смениться перестрелкой, калитка может и затвориться.
Донецко-луганские 90% 2014 года имеют ту же электоральную природу с тем только отличием, что перестрелка уже идет. Когда люди воспринимают ситуацию как последний шанс, и воспринимают массово, нет оснований подвергать итоги референдума столь разгромной критике. А ла гер, ком а ла гер.
