Перейти к основному содержанию
Реклама
Прямой эфир
Общество
Умер духовник патриарха Кирилла схиархимандрит Илий
Армия
Силы ПВО сбили четыре управляемые авиабомбы JDAM и 141 дрон ВСУ
Мир
Лавров в разговоре с Рубио призвал к прекращению применения силы против хуситов
Политика
Ушаков назвал призыв к перемирию попыткой дать ВСУ время на перегруппировку
Спорт
Пилот «Макларена» Норрис выиграл стартовый этап сезона «Формулы-1»
Экономика
Цены на жилье могут вырасти на 10–20% из-за расширения семейной ипотеки
Спорт
Овечкин побил рекорд Гретцки по голам за один календарный месяц
Мир
Практически весь штат «Голоса Америки» отправили в административный отпуск
Наука и техника
Экипаж Crew Dragon после стыковки перешел на борт МКС
Мир
В Иране заявили об отсутствии у США полномочий диктовать Тегерану внешнюю политику
Спорт
«Рейнджерс» обыграли «Коламбус» в матче регулярного чемпионата НХЛ
Экономика
Выдачи семейной ипотеки за год выросли в полтора раза
Армия
Операторы FPV-дронов поразили технику и боевиков ВСУ на южнодонецком направлении
Политика
В МИД РФ заявили о поиске Макроном оправдания для участия в конфликте на Украине
Происшествия
Водитель трактора погиб при атаке дрона ВСУ в Брянской области
Спорт
Овечкин забил 887-й гол в НХЛ и сократил отставание от Гретцки до семи шайб
Армия
Экипаж Су-34 уничтожил опорный пункт и живую силу ВСУ в курском приграничье

Имперская линза

Поэт и переводчик Игорь Караулов — о конфликте между Бродским и Евтушенко
0
Озвучить текст
Выделить главное
Вкл
Выкл

У меня есть любимый американский фильм The Sunshine Boys. Это фильм о двух старых комиках, которые в незапамятные времена выступали дуэтом, смертельно поссорились, а теперь должны выяснить свои отношения, чтобы на один вечер воссоединиться для прощального шоу.  Я вспоминал про это кино в последние дни, когда ссора двух поэтов, случившаяся 40 с лишним лет назад, неожиданно оказалась в центре общественной дискуссии, потеснив и бирюлевскую овощебазу, и горячие точки мира.

Евгений Евтушенко побеседовал с Соломоном Волковым. Ожидалось, что говорить со знаменитым собеседником Бродского он будет прежде всего о Бродском — мол, не был гонителем, а был ценителем, и вообще жаль, что все так получилось. Это и было сказано, но разговор постоянно сбивался на что-то другое: что ел Евтушенко, что пил, каких женщин любил и как их бросал. А Бродский вдруг взял и протянул руку из могилы,  сложив пальцы в непримиримый кукиш: именно так было воспринято интервью 1972 года, очень вовремя, как рояль из кустов, появившееся на интернет-портале Colta.ru. По этому сигналу началась повсеместная месиловка между бродскистами и евтушенковцами, от которой сложно было остаться в стороне человеку, неравнодушному хотя бы к каким-нибудь стихам.

Отчего же поссорились Иосиф Александрович и Евгений Александрович? Завидовал ли Евтушенко более глубокому, метафизическому дару своего младшего приятеля? Или, может быть, это Бродский завидовал раннему успеху и материальному благополучию Евтушенко? Или же они — экстраверт с интровертом — просто не сошлись психотипами? Всё это может быть правдой, но отношения этой пары невозможно, да и неинтересно рассматривать, если не замечать участия в них третьей, наиболее могущественной стороны.

«Поэт в России больше, чем поэт» — это одна из самых известных строк Евтушенко. Понимать ее можно и так, что государство в России — это линза, способная зрительно увеличить поэта. Важность происходившего со страной и народом придавала вес и стихотворному слову. У поэта был выбор: он мог стать частью пейзажа, на который была направлена линза, рядом с комсомольскими стройками, надоями и намолотами, а мог сделаться кляксой на стекле, пятном на советской действительности. Бродский и Евтушенко выбрали разные стратегии игры с государством, и именно из этого вырос их конфликт.

Этот конфликт не нов в русской поэзии; можно вспомнить хрестоматийную пару Пастернак–Мандельштам. Пастернак всю жизнь, до самой истории с «Доктором Живаго», играл с властью в ленивый дачный бадминтон. Подобно Евтушенко, он ценил «огромность квартиры». «Ну вот, теперь и квартира есть — можно писать стихи», — сказал он по случаю мимолетного мандельштамовского новоселья. В ответ на это Мандельштам написал самое желчное из своих стихотворений. Но это не значит, что он сам не играл с государством, просто игра у него была своя. Как Блейк своим тигром, любовался он «веком-волкодавом», понимая, что они не разделены зоосадовской решеткой.

 Живя в вегетарианские времена, Евтушенко и Бродский играли в менее рискованные игры, но их стратегии соотносились примерно так же. «Римская Империя времени упадка» — это расхожее сравнение Окуджава вставил в песню, а для Бродского имперство Третьего Рима было сердцевиной личного мифа, явленной нам в приторно-попсовых «Письмах римскому другу». Империя нуждалась в придворных поэтах и с неизбежностью плодила поэтов опальных. Бродский сделался первым среди опальных, вроде Овидия, а Евтушенко — первым из придворных, хотя я не рискну уподобить его Горацию — адресату одного из поздних эссе Бродского.

Но придворный поэт — не означает на 100% сервильный, иначе пропадет смысл игры. Нет, нужны постоянные метания, фронда, прощупывание границ дозволенного, почти шпионская суета. Поэтому верноподданнические вирши в советских газетах перемежались у Евтушенко настолько убедительными прокламациями про «наши танки на чужой земле», что даже пламенная Новодворская отчасти признает его за своего. 

Задача опального изгнанника была технически проще и поэтически благодатнее: знай себе пиши стихи и жди, когда Нобелевский комитет ткнет в тебя, как опытный ювелир в нужную точку кристалла, — и магический кристалл империи расколется.

Исчезновение державы обессмыслило спор антагонистов. Государству, стремившемуся к нулю, не нужны были ни придворные поэты, ни опальные. Евтушенко и Бродский успели впрок запастись славой, а вот для молодых поэтов, рассчитывавших прийти им на смену, перемена времен стала трагичной. Денис Новиков, благословленный обоими, сначала бросил писать стихи, а потом умер в пушкинские 37. Еще раньше покончил с собой Борис Рыжий, и всё по той же причине: несоответствие амбиций резко упавшей цене приза.  

А потом случилось нечто необычное для русской истории: государство укрепилось, вернуло себе утраченные позиции и стало даже помыкать обществом, но не пожелало возобновить игры со стихотворцами. В проекте «Гражданин поэт» Дмитрий Быков сделал главу государства основной мишенью — представим себе Мандельштама, каждую неделю пишущего что-нибудь вроде «Мы живем, под собою не чуя страны». Популярность есть, но власть — безмолвствует, не карает и даже не награждает. Так и не напросился на гонения народный трибун Всеволод Емелин. Единственными, кто в последнее время смог втянуть власть в игру с рифмованными строчками, стали девушки из Pussy Riot, но это исключение лишь подтверждает правило.

И в то же время ажиотаж, который возник вокруг давней ссоры одного очень старого поэта и одного мертвого, говорит о массовой тоске по тем временам, когда поэтическое слово что-то значило для жизни страны, и даже, может быть, о запросе на нового большого поэта. Современное поэтическое сообщество, в основном состоящее из узких ремесленников и привыкшее злобно шипеть на любого соискателя всенародной славы, такой запрос удовлетворить не в состоянии. Возможно, это и к лучшему, а то, чего доброго, большой поэт вновь придет к нам в комплекте с надоями, намолотами и комсомольскими стройками.

Читайте также
Комментарии
Прямой эфир