Когда оркестр прикажет быть героем
В Санкт-Петербурге впервые в своей дирижерской карьере выступил выдающийся музыкант Даниэль Баренбойм, представивший свой не менее выдающийся коллектив — Берлинскую государственную капеллу, она же оркестр Берлинской оперы. Два концерта маэстро (автор этих строк побывал на первом) открыли программу торжеств в честь 180-летия Михайловского театра.
Для выступления в Северной столице Баренбойм выбрал музыку двух Рихардов — Вагнера и Штрауса. Оба автора не только занимают почетные места в композиторской табели о рангах, но и имеют непосредственное отношение к берлинскому оркестру, ведущему свою родословную с 1570 года. Вагнер предоставлял ему право первого исполнения своих сочинений и сам вставал за дирижерский пульт, а Штраус в течение 14 лет был его музыкальным руководителем и главным дирижером.
Кроме того, мировая премьера одного из исполненных сочинений — «Вступления и Смерти Изольды» — состоялась в Санкт-Петербурге, в 1863 году: таким образом, можно считать, что в Михайловском отметили 170-летие знаменитого концертштюка.
Оркестранты, расположившиеся на многоярусном станке, почти слились с черным декором сцены — лишь на верхних ярусах молниями сверкала начищенная медь. Среди зрителей был замечен гендиректор Большого театра Владимир Урин. Маэстро Баренбойм быстрым шагом прошел через оркестр, утвердился на подиуме и дал знак к началу увертюры «Нюрнбергских мейстерзингеров» — сочинения, которое Вагнер называл единственной своей «веселой» оперой.
Восходящая маршевая тема, символизирующая песенную мощь нюрнбергцев XVI века, прозвучала не безоглядным утверждением, а открытым вопросом, да и в дальнейшем маэстро сохранял рассудительное спокойствие, сдерживая порывы оркестра. Последний, казалось, готов был разогнаться, словно болид, но повиновался малейшему желанию пилота.
Впрочем, с технической точки зрения исполнение было великолепным: в сложнейших контрапунктических переплетения тем, которыми Вагнер охарактеризовал вокальное братство вольных бюргеров, каждый лейтмотив выглядел предельно отчетливо — как объект на рельефной карте.
Публика, привыкшая к безудержному Вагнеру маэстро Гергиева, коротко-сухо похлопала и с некоторым скепсисом приготовилась слушать «Вступление и Смерть Изольды» из «Тристана и Изольды» — этого, по словам композитора, «памятника», где «все, от первого до последнего штриха, насыщено любовью».
Однако уже первые такты, проведенные солирующими виолончелями на тончайшем пианиссимо, дали понять — сокрушительно-разрушительной страсти не будет. Путешествуя в волнах бесконечной вагнеровской мелодии, маэстро предпочтет безоглядную эмоциональность строгому расчету, экстатическую порывистость — рациональной красоте структуры, а остальное дорисует слушательское воображение. Так, к восторгу гурманов, и случилось. Впечатлительные петербуржцы, следуя совету любимого Вагнером Шопенгауэра — «ценен намек, а не пояснение», легко домыслили перипетии «Смерти в любви» (Liebestod — оригинальное название сочинения).
Но подлинный триумф ожидал Даниэля Баренбойма со товарищи во втором отделении, где была сыграна «Жизнь героя» Рихарда Штрауса. В соответствии с пожеланиями публики позапрошлого столетия маэстро поставил это произведение на финал — чтобы те, кто не в силах вынести 40-минутный панегирик композитора самому себе, могли безболезненно покинуть зал. К чести посетителей Михайловского, почти все остались.
«Я нахожу себя не менее интересным, чем Наполеон или Александр Македонский», — опрометчиво сообщил Штраус не склонному к иронии писателю Ромену Роллану, с чьей легкой руки и пошел слух, что эта музыка преисполнена «героическим презрением» вкупе с «героическим опьянением».
На самом деле «Жизнь героя» — очень трезвое и очень остроумное произведение в шести эпизодах (герой, его враги, его подруга, его борьба — с критиками, его мирные труды и его удаление от мира), мастерски написанное для огромного состава.
Маэстро ни на шаг не отошел от авторской концепции — в его интерпретации предстала подлинная жизнь героя, с той поправкой, что герой этот — оркестр во всем его многообразии и с ярко выраженными театральными амбициями.
По ходу «пьесы» каждое соло или тутти приравнивается к выходу персонажа или массовки, а композиторские ремарки, годные для сцены («весело», «легкомысленно», «нежно», «несколько сентиментально», «игриво», «любовно», «пылко», «гневно», «сварливо», «скрипуче» и т.д.), отрабатываются по максимуму.
При этом каждый исполнитель исключительно хорош, а солисты — прежде всего Вольфрам Брандль, исполнивший сверхвиртуозную партию скрипки, — просто блистательны. Ну и, разумеется, в этой «Жизни героя» есть всем героям герой — маэстро Баренбойм, легко, изящно, без каких-либо видимых усилий собравший целостную музыкальную картину.
В ответ на бурные аплодисменты маэстро дал бисы — «Грустный вальс» Сибелиуса (вздохи в публике) и — в знак уважения к театральному залу — полонез из «Евгения Онегина». Последний, сыгранный в стремительном мазурочном темпе, завершился стоячей овацией и, надо думать, глубокими раздумьями гендиректора Михайловского театра Владимира Кехмана. Юбилейным торжествам задана очень высокая планка, как бы ее не сбить.
