В Большой театр пришел «Кавалер розы»
Вторая оперная премьера на основной сцене Большого театра прошла чинно-благородно. Возгласов «Вон из Большого!» против постановочного произвола и «Брависсимо!» в защиту смелой концепции не наблюдалось. Как и оживления, сопровождавшего открывшего основную сцену «Руслана ...» Дмитрия Чернякова.
Капельдинерши томились, клакеры дремали, публика, стоически высидевшая четыре часа представления (поредели лишь «попечительские» ложи бенуара), вежливо аплодировала. Словом, жизнь на основной сцене вошла в привычное дореставрационное русло — богато, длинно, скучновато.
Ну и, разумеется, вполне традиционно. На что еще в бытность свою музыкальным руководителем БТ намекал Леонид Десятников, анонсируя «Кавалера розы» в постановке британца Стивена Лоулесса и художников Бенуа Дугардина (сценография) и Сью Виллмингтон (костюмы).
«В этой опере вы отдохнете от мужчин в длинных черных пальто», — посулил автор «Детей Розенталя», имея ввиду аскетизм современной оперной режиссуры. И мы отдохнули. «Кавалера...» Рихарда Штрауса — изящный микст комедии дель арте и венских фарсов — британский режиссер преподнес в роскошных костюмах-декорациях. И с нормальным, не вывернутым наизнанку сюжетом.
На сцене всё как полагается: супруга фельдмаршала Мари-Терез (Маршальша) влюблена в корнета Октавиана, тот отвечает ей взаимностью. Барон фон Лерхенау ангажирует Октавиана вручить серебряную розу — символ сватовства — юной купчихе Софи. Софи войдет в мир аристократов, а барон поправит пошатнувшееся финансовое положение. В процессе вручения между Октавианом и Софи обнаруживается пылкое чувство, но на его пути две преграды: неотесанный барон и утонченная Маршальша.
Нельзя сказать, что Лоулесс устранился от концептуальной обработки данной безделицы. Есть несколько тем, которые он и соавторы вытягивают-таки на обозрение. Это, во-первых, тема времени в ее многообразных проявления. Время любви, разводящее родственные души, Маршальшу и Октавиана. Или время эпохи — три действия оперы символизируют, судя по костюмам, 1740-е, 1860-е и 1900-е. А также время спектакля. На заднике для наглядности вывешен циферблат — по мере продвижения большой стрелки к полуночи зрители заметно нервничают.
Еще один приоритет г-на Лоулесса со товарищи — Вена, где происходит действие, и ее неповторимый дух. А поскольку гость славится доходчивыми решениями (к примеру, в «Иоланте», поставленной в Вене, «русское» символизировали лыжи, водка и балет), философских экскурсов в «венское» ждать не приходится. Зато в наличии обзор местных достопримечательностей.
Громадный альков Маршальши, декорированный а-ля рококо времен Марии-Терезии, увенчан золоченым куполом Сецессиона. Барон вальсирует со статуей Иоганна Штрауса, оригинал которой стоит в городском парке Вены. В интерьерах второго акта угадывается знаменитый музей-магазин фарфора, что сразу за Венской оперой.
В финале и гадать не надо — Пратер, парк развлечений со всей своей начинкой: отроки в матросках прямиком с фотографии венского хора мальчиков, разносчица мороженного с фирменными «кугелями», полицейские с овчарками (животные, как водится, начисто переигрывают людей).
А что же эротика? Ведь Вена времен создания «Кавалера...» — это еще и Зигмунд Фрейд. Эротика есть, и тоже доходчивая. Во всех действиях-эпохах имеется место для интимного общения. В первом — упомянутый альков с куполом, где нежатся Октавиан и Маршальша. Во втором — диван а-ля бидермайер: там барон безуспешно соблазняет стойкую Софи. В третьем - кровать, смирно сидя на которой, Октавиан и Софи поют заключительный дуэт.
Мебелью эротический потенциал постановки, увы, исчерпывается. Неплохие в вокальном отношении певцы сценической «химии» не обнаруживают. Что особенно обидно в случае с Октавианом, который по музыке и сюжету — просто средоточие фрейдистских мотивов. Он и отрок, влюбленный в сверстницу, и любовник, вожделеющий зрелую даму, и травести, приманивающий ловеласа со стажем.
Несть возможностей в создании приятного возбуждения и у оркестра — Штраус справедливо считается музыкальным эротманом. Чего стоят моцартовская легкость при мощном вагнеровском оркестре и фирменный темпоритм «Кавалера...» — прихотливый и непредсказуемый, как искрящийся смехом и «подколками» непринужденный разговор.
А аллюзии на вальсы Иоганна Штрауса, эти, по словам его тезки Рихарда, любовные эликсиры Вены? Сыграй оркестр всё как надо, сценическая топорность отошла бы на второй план. Но не случилось.
Возможно, виной тому внезапная болезнь музыкального руководителя постановки Василия Синайского — в начале представления он уступил дирижерский пульт молодому Александру Соловьеву. А может быть, дело в специфике жанра, слишком грузного и неповоротливого для выражения столь тонких, почти эфемерных чувств.
То ли дело чистая музыка (сюита из оперы по популярности в разы превосходит сценические версии) или, скажем, балет. Во всяком случае, Джордж Баланчин в 20-минутной композиции на музыку упомянутой сюиты сказал о Вене, розе, обоих Штраусах и таинствах любви в сто крат больше.
