Ратманский в Голландии вспомнил о Чайковском
Национальный балет Нидерландов празднует 50-летие. В программе — нетленная классика, неизменные для западных театров Форсайт и Баланчин, а также фестиваль новых работ с многообещающим название Present(s). Аншлаговая премьера последнего состоялась в Амстердаме.
К юбилейной атмосфере голландцы предлагают приобщиться еще в фойе Het Muziektheater. На стенах — изречения работавших здесь солистов и хореографов. Попадаются весьма лестные. Например, Рудольф Нуреев сообщает, что в Нидерландах его танец был подобен размышлению. Джордж Баланчин заявляет, что ему не нужны люди, которые хотят танцевать, нужны те, кто умеет это делать — таковых, надо полагать, он нашел в Амстердаме. Хореограф-резидент труппы Кристоф Пастор замечает, что не важны длинные ноги, важна энергия в ногах — в собственную постановку он, однако, отобрал длинноногих.
Ознакомившись с афоризмами, можно выпить кофе в балетной компании — фотографиями танцовщиков украшены столешницы, а заодно убедиться, насколько тяжел этот труд. В центре фойе высится огромный стеклянный чан с заслуженными балетными туфлями. На каждой — автограф владельца, тут же прайс-лист: туфли солистов — €35, корифеев — €25, кордебалета — €15. Вид у них такой же неприглядный, как у выработанных балетных ног, но торговля идет бойко.
Кордебалетная обувка раскупается лучше, что вполне справедливо с точки зрения искусства. Национальный балет Нидерландов при наличии ярких солистов, в том числе и из России, прежде всего отличный ансамбль. Так что хореографы, объединившись в команду, последовали хорошей местной традиции.
Упоминание о новизне применительно к фестивалю не должно смущать взыскательного зрителя. В отличие от привычных на Западе воркшопов, просеивающих килограммы хореографической руды ради золотой песчинки, два голландских вечера — полноценный смотр зрелых достижений. Восемь хореографов — восемь одноактных композиций, созданных специально для Нидерландского балета.
Возглавляет парад постановщиков Ханс ван Манен, ранее артистический директор, ныне резидент-хореограф труппы. В июле 2012-го Амстердам отметит 80-летие мэтра, который продолжает сочинять и удивлять. Его новая работа «Вариации для двух пар» — 12-минутный неоклассический шедевр, кристально ясный и ошеломляюще простой.
Две пары — нежная, лирическая и яркая, взрывная — обмениваются энергией. Первый союз становится более активным, второй обретает сдержанность. Метаморфозы продиктованы музыкой — осторожно смакующим нюансы Бриттеном и противоречивым Пьяццолой. 
Временами маэстро позволяет себе непозволительную для прочих роскошь — останавливает движение и наслаждается чистым звучанием. Он давно дал понять: баланчинский завет «music first» для него неоспорим. На земную суету патриарх смотрит с ее заоблачных высот.
Остальные участники программы встревожены житейскими проблемами, решают любовные коллизии, предаются мирским радостям — словом, живут здесь и сейчас. С Ван Маненом большинство из них роднит глубокое уважение к музыке и почти исследовательский интерес к музыкальным структурам.
Акварельная размытость фортепианного Равеля вдохновляет Кристофера Уилдона («Дуэт») на серию зыбких поз и летящих поддержек. Пол Лайфут и Соль Леон («Недолго вместе») с иронией (мужчины, не жалея тел, грохаются оземь) читают жизнеутверждающее аллегро Седьмой симфонии Бетховена. Тон Симонс («Природа отличий» на музыку Томаса Адеса) ищет пластические соответствия прозрачному, как студеный воздух, звучанию деревянных духовых. Серо-белые танцовщики уподоблены шахматным фигурам — вступают в некие отношения, но сохраняют индивидуальное пространство.
Одна из красивейших работ программы — «День 4» Дэвида Доусона, взявшего в союзники минималиста Грега Хайнца. На разреженную музыкальную ткань накладывается жесткая асимметрия танцевального ансамбля. Ближе к финалу в людские перестроения вмешивается белое вертикальное полотно. Оно же в итоге вытесняет танцовщиков: для хрупких звучаний их тела чересчур материальны.
Выбор Алексея Ратманского, нелюбителя умозрительных концепций, — Размышление и Скерцо из «Воспоминания о дорогом месте» Чайковского. Так же называется и балет.
У Ратманского уже было нечто подобное. Для Михаила Барышникова он сочинил «Вальс-фантазию» на музыку одноименного произведения Глинки. Гениальный Миша танцевал и за себя, влюбленного, и за неверную подругу, и за праздных зевак. В новом балете — двое мужчин и две женщины, но на повестке дня те же вопросы: любовь, ревность, ссоры, примирения, принятие неизбежного.
Воспоминаний, подернутых дымкой времени, впрочем, не получилось. Балет скор, динамичен, кадр за кадром (стилистика немого кино очевидна) меняя состояния. Легкий наклон головы, взмах кисти, горестный вздох, вплетенные в фирменное petite allegro, — и образ готов. Танец и пантомима повенчаны здесь по обоюдному согласию, а сентиментальный драйв Чайковского — то, что нужно этой высокой хореодраме.
