Фадеев как разбитое зеркало
Первый съезд писателей, оживленная дискуссия вокруг рухнувшего РАППа и его опального вожака Авербаха. Бдительные и фанатичные деятели предыдущего литературного объединения немало попили крови у пишущих. И вот теперь рапповцев сковырнули. Их расстрелу предшествует радостная и яростная кампания сведения счетов, когда обиженные решили припомнить все обиды. Впрочем, многих победителей вслед за вчерашними угнетателями вскоре отправят в распыл. И, конечно, везде и всюду - имя Фадеева, чья звезда восходит все выше.
Александр Фадеев почти два десятилетия был "начальником писателей". 13 мая исполняется пятьдесят пять лет с тех пор, как он застрелился из револьвера на даче в Переделкине. Сейчас я пишу его биографию для издательства "Молодая гвардия" и читаю множество свидетельств и размышлений. Кажется, тот период истории можно понять именно через его личность.
Он был одновременно очень здоров и явно болезнен. Человек, в котором розовощекий задор мешался с отчаяньем и исступлением.
Отважный вояка, получивший в гражданскую две пули, третью Фадеев всадил в себя сам "с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования" (из предсмертного письма). Он дебютировал с яркой повестью "Разгром", но хорошая книга "Последний из Удэге" оказалась недописана, то же самое с "Черной металлургией". Он страстно хотел писать и обладал очевидным даром, но "общественная работа" отнимала все силы, и тогда уходил в запой. От функционеров бросался в народ - собутыльниками становились последние оборванцы и пьянчуги, и даже уголовники. У него были особенные отношения со Сталиным, которого Фадеев по собственному признанию любил, как невесту. Моя бабушка - писательница Валерия Герасимова, жена Фадеева, в записных книжках рассказывает историю, нигде доселе не публиковавшуюся. Однажды Сталин вдруг начал говорить о том, что кругом враги и предатели. Перечислял известные имена, тех, кто здравствовал и даже барствовал на свободе, например, вспомнил Алексея Толстого. Фадеев слушал окаменев. Из Кремля он уехал за город и несколько суток метался по лесу, сбив ноги в кровь.
Фадеев пропадал. Его не могли доискаться. И снова возвращался - и сидел в президиуме, красивый, как античный бог. Он написал "Молодую гвардию" - историю сопротивления молодых людей немецкой оккупации. Оказалось, что человек, которого он вывел как предателя, был первым героем. Фадеев переживал и оправдывался: "Но ведь это литература, вымысел!" Как будто желал вернуться к себе, художнику-одиночке, и не знать, в какой реальности существует, каков вес его слова, за какую тему взялся... А "Молодую гвардию" пришлось переписывать. Чтобы усилить в романе роль партии.
Про Фадеева можно сказать по-евангельски: "се человек". Он поддерживал любые постановления партии и правительства, как иначе, но помогал пострадавшим, чувствуя свою вину. Хлопотал о том, чтобы выделить деньги для опального Зощенко. Искренне участвовал в судьбах Пастернака, Заболоцкого, несколько раз потихоньку передавал деньги на лечение Платонова его жене. Открыто выступал перед Сталиным против Берии. Многие ли из сегодняшних администраторов, когда никому расстрелы не грозят, могли бы похвастаться такой широтой и смелостью? Иногда кажется, что хоть сейчас вроде бы никого не репрессируют, но порой бездушная корпоративная этика "свой-чужой" в чем-то превосходит реалии самых страшных лет, где постоянно случались живые человеческие порывы.
Может быть, дело в том, что тогда верили? Фадеев верил. И ему верили. Он громил "безродных космополитов" с трибуны, но вот в рассказе Владимира Тендрякова в темноте встречается с одним из заклейменных и просит понять, что ничего исправить не может, а надо верить в огненную идею, которая спалит их самих, ради счастья будущих поколений. "Мы, видно, плохо еще представляем, какой пожар мы запалили. Пожар, уничтожающий дикий лес, чтоб вместо дикорастущих росли полезные злаки".
Архивы писательской жизни сталинских времен читаются как записки из сумасшедшего дома. Большевики, взявшие на вооружение "диалектику", быстро сделали теорию явью. Здесь были отвага и страх, подвиги и подлости. Вперемешку. И поэтому то, что такой человек, как Фадеев, оказался лидером, - закономерно. Именно Фадеев был героем того безумного времени, в которое он врос настолько, что, когда сталинской эпохе пришел конец, себя убил. А может быть, он просто был зеркалом времени?
Едва ли он мог быть другим. Жажда творчества и администрирование, тоска по большой любви и неудачи в личной жизни, талантливые страницы и чудовищные постановления, президиум и канава, обличения "враждебных элементов" при свете дня и поддержка их под покровом ночи, ледяной тон и горячие слезы - в этом и состояла полновесная целостность его личности.
Разглядев Фадеева, можно увидеть то время.
