Бальзак и мечты
Отношения композиторов и хореографов никогда не были безоблачными. Выигрывали те, кто, презрев личные амбиции, двигались в одном направлении. Чайковский и Петипа, Стравинский и Баланчин, Кейдж и Каннингем, Виллемс и Форсайт. Если Десятников и Ратманский продолжат свое сотрудничество, у них есть шанс пополнить этот список. "Утраченные иллюзии" - всего лишь третий балет соавторов (ранее были одноактные "Вываливающиеся старухи" и "Русские сезоны") и первый - полнометражный. Тем любопытнее разобраться в истоках этого успеха.
Прежде всего композитора и хореографа объединяет отношение к балету как к искусству чистой формы. Где главное - не идея, не сюжет, а набор формальностей, понятных без программок и объяснений. В тех же "Иллюзиях", сделанных, кстати, по мотивам романов Бальзака, от первоисточника нет и следа. И не только потому, что журналист Люсьен стал композитором, а его знакомые актрисы - балеринами. Речь вообще не о жертве мира чистогана. Не о творце, разменявшем талант на пустые поделки. Не о подлеце, покинувшем влюбленную женщину. Обо всем этом написано в синопсисе. На сцене же мы видим мятущегося мужчину и двух его очень разных подруг. Герой, как повелось с незапамятных балетных времен, выбирает между добродетелью и пороком, нежностью и страстью, чистым чувством и плотской любовью, а в конечном счете - между действительностью и мечтой. Эта неуловимая, не поддающаяся словесному описанию мечта и есть иллюзия. Великая балетная формальность.
Впрочем, в спектакле много и конкретных, неиллюзорных вещей. Тут и тонкая работа художника Жерома Каплана - создателя туманного, а-ля старинный дагеротип образа Парижа 1830-годов; и "человеческая", несемафорная пантомима, в которой Ратманский знает толк; и сочные сценки карточной игры, балов и променадов; и фуэте, прокрученные на столе; и многочисленные приметы театрального быта, в том числе склока в танцевальном классе и вопли клакеров. Но все это лишь необходимый и далеко не обязательный гарнир к вечной балетной матрице.
Как и положено людям, апеллирующим к вечности, Десятников и Ратманский - убежденные пассеисты, искусно пользующиеся цитатами и стилизацией. Прошлое у них не враждебно настоящему, и удаленные друг от друга события оказываются рядом. Как, например, афиши в "Иллюзиях", наклеенные на тумбу Парижской оперы, где наряду с "Сильфидой" 1832 года объявляется о "Шехеразаде" дягилевской антрепризы 1910-х. Смешивая времена, хореограф сочиняет балеты в балете: неоклассическую бессюжетную "Сильфиду" - для лирической балерины Корали, и темпераментный, псевдофольклорный "В горах Богемии" - для ее боевой соперницы. Композитор, в свою очередь, пишет многоуровневую партитуру, и этот "фьюжн" поистине впечатляет. Выпестованные музыкальным романтизмом интонации безответного вопроса и сладостного томления, роковой поступи судьбы и таинственных зовов соседствуют с отсылками к авторским стилям. Опознаются экзальтированные пассажи фортепианных концертов Шопена, бравурность струнных опусов Сен-Санса, чистая лирика прокофьевских адажио, обороты равелевских романсов и многое другое. Ревнителям авторских прав так и хочется схватить автора за рукав. Ан нет - приличия не нарушены. Все заимствования запаяны в жесткую, почти минималистскую оправу. К тому же коротки - длятся ровно столько, чтобы их узнать и взгрустнуть о былой красоте.
Приверженность к сценическому драйву и нежелание навязывать зрителю "психологию" - еще одна общность соавторов. События сменяют друг друга с динамикой хорошего голливудского кино. Лирических отступлений - необходимый минимум. По сути, в трехактном балете всего два крупных обобщения - первый дуэт-объяснение Люсьена и Корали и мастерски сделанное трио: Корали - Сильфида танцует с первым танцовщиком, а Люсьен, как в зеркале, повторяет его движения. Остальные авторские резюме укладываются в несколько тактов и жестов, и порой этого мало. В финале, например, просится еще один дуэт Корали и Люсьена. Дуэт-воспоминание, дуэт-прощание, дуэт-прощение - да мало ли куда поведет авторов их недюжинная фантазия.
Впрочем, не исключено, что ощущение упущенной выгоды вызвано исполнительским просчетом. При наличии двух героинь (отличная работа Натальи Осиповой - Корали и Екатерины Крысановой - Флорины), "Иллюзии" - балет героя. Десятников сравнил его с неуспокоенным шумановским Флорестаном. В премьерном спектакле романтиком стал главный Спартак Большого театра Иван Васильев. Танцовщик могучий, уверенный, виртуозный, но по психофизическим данным с персонажем не совпадающий. Слишком уж он здоров - и душевно, и физически. Есть, правда, в списке составов загадочный Андрей Меркурьев, которому неврастеник Люсьен вполне по силам. Его выход завтра, и на него стоит посмотреть.
