Русский Версаль в Мариинке
Омаж куртуазному XVIII веку и паркам Версаля появился на сцене Парижской оперы в 1994 году. Почти сразу же "Парк" был признан (и абсолютно справедливо) тонкой интерпретацией национального характера и национального образа жизни. При том, что в постановочную команду помимо французов Эрве Пьера (костюмы), Тьерри Лепру (сценография), Жака Шатле (свет) входили албанец Анжелен Прельжокаж (хореография), австриец Вольфганг Амадей Моцарт, чья музыка легла в основу балета, и родившийся в Лондоне серб Горан Вежвода. Последний заполнил паузы между моцартовскими сочинениями щебетом птиц, шелестом листвы, журчанием ручья и разрушающим эту идиллию металлическим скрежетом.
Идея вывезти спектакль за пределы Парижа и исполнить силами других трупп поначалу казалась почти святотатством. Однако вскоре, уступив настоятельным просьбам директоров, хореограф поставил свое сочинение в "Ла Скала" и Берлинском балете. Там и выяснилось, что "Парк" - балет интернациональный, если не космополитический, и отлично приживается в европейских странах с аристократическими традициями.
В Берлине "Парк" станцевала прима-балерина Мариинского театра Диана Вишнева, после чего появление его в Санкт-Петербурге было предрешено. Разумеется, мариинское руководство хотело эксклюзива, но, согласившись на предложение Прельжокажа, не прогадало, получив вполне русскую историю. Аналогичные любовные приключения могли случиться в екатерининские времена в парках Петергофа. Моцарта в России любили не меньше, чем на Западе, камзолы и кринолины русский свет носил не хуже европейцев, а с французскими куртуазными романами знакомился в подлиннике. В том числе и с тем, что прочитывается в балете. Это "Опасные связи" Шодерло де Лакло.
Впрочем, скорее всего, Прельжокажа прельстила не книжная история шевалье де Вальмона, выбирающего между пороком, добродетелью и невинностью, а ее современные экранизации. Особенно две из них - одноименный фильм Стивена Фрирза с Джоном Малковичем и "Вальмон" Милоша Формана с Колином Фёртом. От первого заимствован драматический образ опытного спортсмена-соблазнителя, неожиданно познавшего любовь. От второго - непринужденная и пьянящая атмосфера куртуазных игр.
В балете три части - солнечное утро, знойный полдень, звездная ночь. Четыре главных героя - Он, Она, вечная природа и изменчивая судьба в облике квартета садовников в темных очках. И один тщательно и последовательно взлелеянный лейтобраз - сон, он же обморок, он же смерть. Смерть как финал жизни и как кульминация телесного соития - то, что французы называют petite mort. Изведать ее - привилегия главной пары, которой отданы три судьбоносных дуэта.
На долю четырнадцати кордебалетных танцовщиков выпадает демонстрация активного мужского и пассивного женского начала - "инь" и "ян" по Прельжокажу. Дамы милы, кокетливы, меняют кринолины на дезабилье, дезабилье - на кринолины и не прочь пошутить, переодевшись в мужское платье. Мужчины напористы, остроумны, в спальни возлюбленных пробираются на четвереньках, а в отсутствие дам утихомиривают плоть верховой ездой. Героев эти забавы не трогают. Преодолевая сомнения и страхи, они целеустремленно движутся к финальному па-де-де, где сливаются в бесконечном полете-поцелуе.
Эта композиция уже стала концертным хитом, хотя шедевром ее не назовешь. С долгим поцелуем Жан-Кристоф Майо в "Красавице" работал намного изобретательнее. На музыку того же Адажио из 23-го Фортепианного концерта Моцарта Иржи Килиан и Морис Бежар ставили дуэты куда более изощренные. Тем не менее с точки зрения баланса музыкальной, хореографической и живописной составляющих и дуэт, и весь балет выглядят безукоризненно. Это то, что во времена Вагнера и Серебряного века называлось "гезамткунстверком" - зрелищем, равно упоительным и для слуха, и для глаза.
Мариинский спектакль сделан с любовью и качественно. Оркестр под управлением Михаила Татарникова держит тонус и темпы. Определенно хороши кордебалетные мужчины - у каждого из семерки просматривается свой характер и своя линия поведения. Своеобразно расставлены акценты в отношениях главной пары - Виктории Терешкиной и Александра Сергеева. Соблазнительница здесь дама - более старшая и ироничная. Вариант, возможно, и не предусмотренный хореографом, но среди прочих уместный.
Тем обиднее потери в деталях, очевидные при сравнении с парижским оригиналом. И если с менее объемными и красочными кринолинами дам еще можно скрепя сердце смириться, то эпилог с садовниками на фоне грозового неба, оставшегося от финального дуэта, - уже просчет концептуальный. Небо, к которому садовники воздевают руки, однозначно должно быть безоблачно-голубым. Безмятежным и равнодушным к земным страстям. Таким оно было в прологе и таким останется после ухода из жизни героев, их детей, внуков и правнуков. Ибо людские чувства преходящи, а парки (читай: божественная природа) - вечны.
