Объять необъятное
Легендарному танцовщику и хореографу Владимиру Васильеву исполнилось 70 лет. В воскресенье в его честь в Большом театре давали "Жизель". Васильев репетировал с исполнителями - американским гастролером Дэвидом Холбергом и нашей Натальей Осиповой, но на спектакль не остался - отправился в Пермь председательствовать в жюри местного балетного конкурса. Обозревателю "Известий" удалось поговорить с юбиляром накануне отъезда.
известия: Плохо, что московская публика вас не увидит.
Владимир Васильев: Ничего, не страшно. Конкурс важнее юбилея. И не люблю я их отмечать. Все свои даты я старался быть на гастролях. Не скажешь же людям: не говорите речей. Они делают это от чистого сердца, но если всех вывести на сцену со словами любви, будет слишком долго и даже скучновато. Да и какие могут быть специальные торжества? Каждый творческий день - торжество.
и: 70 лет - красивая дата. Подводите итоги или строите планы?
Васильев: Итоги подведут люди, которые останутся после моего ухода. А я строю планы. Буду ставить "Макбета" в Воронеже, "Красный мак" - в Красноярске. Франко Дзеффирелли на Арена ди Верона хотел делать гала, посвященное Нино Рота. Звонил мне с тем, чтобы я сделал композицию на музыку к "Ромео и Джульетте". В Петербурге в мае буду открывать выставку, посвященную столетию Улановой. Будет вечер в Париже в мою честь, который делает оргкомитет русской премии Людвига Нобеля. Мои выставки живописи ждут в Москве и Угличе.
и: Автобиографическую книжку не собираетесь написать?
Васильев: Собираюсь, но и там не буду итожить - ни в коем случае. Напишу книжку потому, что хочется поблагодарить людей, оставивших значительный след в моей жизни.
и: Популярных ныне разоблачений не будет?
Васильев: Не хотелось бы. Все рассказать о том, что было, невозможно. Но если уж оставлять след, то по-доброму. Иногда листаешь мемуары - все замечательно. И вдруг человек срывается и начинает с ненавистью говорить о людях. Мне всегда неприятно такое читать.
и: "Дом у дороги" - один из немногих наших балетов о войне - вам не предлагали возобновить?
Васильев: Это я сам предлагал. Молчание полное. Потом узнал, что родственники Твардовского (балет создан по мотивам его произведений на тему войны. - "Известия") спрашивали в Минкульте, нельзя ли, чтобы я возобновил "Дом у дороги". И я с удовольствием бы это сделал в память о двух наших замечательных мастерах - Твардовском и Гаврилине. И всех тех, кто потерял в войну близких. Но Московский комитет по культуре отказал ввиду отсутствия финансирования. Хотя я написал, что мне самому ничего не нужно и можно сделать постановку небольшим бюджетом... Странная позиция в преддверии 65-летия Победы. А вот в цирке никулинском ставят представление на военную тему. Это здорово. Лихо может получиться - эффектно, зрелищно.
и: Как насчет автобиографического спектакля? Наподобие того, что вы поставили к 95-летнему юбилею вашего друга Владимира Зельдина.
Васильев: Не планирую. Все герои, которых я когда-либо играл или буду играть, все равно будут моим вторым "я". Хотя раньше было желание сделать что-то биографическое. Например, спектакль о нашей с Катей (Екатерина Максимова, жена Васильева. - "Известия") жизни. Начиная с того момента, как мальчик и девочка приходят в первый класс. В этой истории было все - любовь, обиды, удачи, радости, горести. То, что предполагает долгая совместная жизнь. Потом этот замысел перерос в другой, тоже неосуществленный. Захотелось сделать оперу-балет "Блуждающие звезды" по Шолом-Алейхему. Герой - актер балета, а героиня - оперная певица. Жизнь их все время разводит... В планах и си-минорная месса Баха. Уже на протяжении лет тридцати пяти.
и: Сюжет будет?
Васильев: Обязательно. Балеты, которые передают радость от танцевальной фразы, можно делать до бесконечности, но трогают зрителя все равно сюжетные произведения. Си-минорная месса - это антология человечества. Она объемлет все. Для меня это самое великое сочинение в мировом музыкальном искусстве. Хочется поставить его в Ватикане, на площади святого Петра. Собрать людей разных национальностей. Соединить страны и искусства - такая пока утопическая мечта.
и: Вам бы родиться во времена Леонардо да Винчи - с вашим стремлением к ренессансной всеохватности.
Васильев: Нет, я родился точно в свое время. В наши дни пытаться объять необъятное невозможно - информации во сто крат больше, нежели тогда. Но я хотел бы. Поэтому все время что-то проявляется - то склонность к поэзии или живописи, то актерство. Хотя я ничего не планирую. Так складываются обстоятельства. Вдруг кто-то звонит: "Не можешь прочитать на радио "Вешние воды" Тургенева?" - "А вы думаете, это будет интересно? Давайте попробуем".
и: Михаил Чехов говорил, что артиста формируют великие цели, великие препятствия и великие примеры. Что для вас цель, препятствие, пример?
Васильев: Великую цель я уже назвал - си-минорная месса. Мне кажется, если я ее поставлю, то и жить дальше не надо. Это глыба, которую только в конце жизни можно по-настоящему осмыслить. Но может и так оказаться: когда осмыслил, уже не будет главного - сил... Великих в истории - множество. В изобразительном искусстве - Врубель, Ван Гог, Серов, Пикассо, Дали, Роден, Микеланджело. В литературе наша классика - невероятный совершенно кладезь.
и: А великие препятствия?
Васильев: Пожалуй, сомнения и неудовлетворенность по поводу сделанного. Но это и препятствие, и импульс. Мне всегда кажется, что следующая работа будет именно той, за которую не придется стыдиться. Все будут о ней говорить как о замечательном свершении.
и: Вам и так постоянно об этом говорят.
Васильев: Но я в это не верю. Поэтому мне легко жить. И думать, что еще сделаю что-то лучшее. Открытий, наверное, уже не будет. Они совершаются в годы, когда ты очень мало знаешь. С годами понимаешь, что самая большая загадка - ты сам. Расшифруй себя, и тогда можно сказать, что ты сделал великое открытие. Но я точно знаю, что этого не будет - ни с самим собой, ни с любым исследуемым предметом.
и: Но были же в жизни ситуации, когда вы признавались себе: "Я сделал все, что мог, и это мне нравится"?
Васильев: В окончательном варианте - нет, только в процессе. В танцевальной карьере - тем более. Лучше получалось, как ни странно, если приходил в театр в ужасном состоянии. Болит все. Кажется, что ничего не смогу, а танцевал - и танцевал неплохо. Я-то себя представляю со стороны в идеале. И отдельные частицы этого идеала, конечно, проскакивали, но чтобы сказать: "Да, я доволен всем" - такого не было. Как только человек оказывается доволен собой, он становится неинтересен. И эти люди, как правило, недовольны другими.
и: А вы всеми довольны?
Васильев: Не всеми. Но многими. Списком великих людей, который я привел, - я доволен.
и: Можете сформулировать свой главный недостаток?
Васильев: Я легко загораюсь и быстро остываю. Если сразу что-то не сделаю, потом могу не сделать совсем. Преклоняюсь перед людьми, которые долго, кропотливо, годами работают над спектаклем. Выносят его на суд зрителя и продолжают дальше. Уважаю тех, кто занят одним каким-то направлением - музыка так музыка, балет так балет. А я устаю от постоянства. Сделал какую-то комедийную роль - хочется трагедии. Устал от трагедии - хочется лирики. Танцы, например, я любил и ненавидел. Когда не давалось. А не давалось постоянно. Ненавидел за то, что надо каждый день вставать к станку, делать одни и те же движения...
и: Вы счастливый человек?
Васильев: Безусловно. Счастлив, что пятьдесят с лишним лет отдал Большому театру. Что со мной всегда была рядом Катя и нас окружали чудесные люди. Что у меня есть заряд для творчества. Я даже стихотворение написал на эту тему: "Я рад тому, что я живу, что светит солнце яркое, что дождь сменяет синеву, что и во сне, и наяву мне смерть пока не каркает..." А счастье - это огромная радость. В конце марта на гала в мою честь в Нью-Йорке я тоже был счастлив. Тем, что увидел людей, с которыми давно не встречался. В их числе и Миша Барышников, и Карла Фраччи... Тем, что сам вышел на сцену Нью-Йорк Сити Центра, чтобы снова почувствовать, как руководит моим телом музыка. Тем, как мне сопереживал огромный зрительный зал. Я чувствовал это тепло. А теперь я буду в Перми, и уверен, что в этом уральском городе любви и тепла будет не меньше. Разве это не счастье?
