Минфин иностранных дел
Павел Бородин примирил Москву и Минск
Не то чтобы у кого-то были сильные иллюзии насчет намеченного в Минске на конец мая заседания российских и белорусских министров, насчет искренности российско-белорусской правительственной дружбы, насчет перспектив Союзного государства РБ и РФ, а равно и насчет верного союзника А.Г. Лукашенко. Иллюзии тут иметь трудно, но теперешняя правительственная поездка в Минск ознаменовалась соблазном чрезвычайной силы, могущим войти в учебники по истории дипломатии. Причем самое интересное, что главный соблазн был произведен отнюдь не Александром Григорьевичем.
Первенство должно быть отдано гостю белорусской столицы А.Л. Кудрину, еще до совещания В.В. Путина с А.Г. Лукашенко вышедшему к прессе и разъяснившему ей, почему Белоруссии вообще не следует давать кредитов: "В первом квартале этого года белорусское правительство потратило более 2 млрд долл. на поддержание курса. Это почти треть золотовалютных запасов страны. Еще пару кварталов - и к концу года Белоруссия станет неплатежеспособна. А все время просят нас кредитовать". Было еще сказано: "Нет иждивенчеству!", была раскритикована политика административного регулирования валютного курса: "Это политика, ведущая в никуда" - и все, в принципе, справедливо. Если не задаваться вопросом, все ли, всегда и везде уместно говорить на публике.
Частное лицо вправе говорить на экономическом семинаре все, что оно думает. Тем более что думает в общем-то правильно. Но в данном случае имел место не семинар, а межгосударственный визит, и дипломатия предполагает несколько иные нормы поведения. Публичные высказывания чрезвычайно оскорбительного свойства - а называние партнера по переговорам банкротом относится к такому разряду - делаются, когда есть сознательное желание спровоцировать инцидент, ведущий к разрыву отношений или чему-нибудь еще более сильному. Когда такой цели нет, то и соответствующие публичные высказывания (будь они даже стократ справедливы) не допускаются. Это азы дипломатической техники, и если А.Л. Кудрин был взят в Минск в рамках межгосударственного, т.е. дипломатического мероприятия, естественно было ожидать, что он этим азам следует.
Именно так и рассудил А.Г. Лукашенко: "Ведь вчера Владимир Путин сказал, что на подлете к Минску они с Кудриным обсудили ситуацию. И тут Кудрин разразился тирадой. Что, это было не согласовано? Все это было согласовано". На его месте так рассудил бы каждый. Во-первых, президент РБ вообще человек бдительный. Во-вторых, он мог судить по собственной команде, членам которой в страшном сне не может привидеться картина, когда они публично несут отсебятину - причем по вопросам чрезвычайно деликатным и болезненным. В-третьих, это вообще международный обычай - на выезде политики забывают разногласия (хотя бы они и были) и выступают перед партнером с единой позиции. Ситуацию же, когда подчиненный говорит: "Нет иждивенчеству!", а его начальник вторит: "Если потребуется подставить Белоруссии плечо, Россия всегда это сделает", спокон веку (тут бдительный Лукашенко ничуть не оригинален) принято истолковывать как игру в злого и доброго следователя.
Игра как игра, во внешней политике и не такие игры бывают, но у этой игры тоже есть свои ограничения. Во-первых, она лучше проходит с человеком неопытным, склонным к иллюзиям. Про А.Г. Лукашенко можно сказать что угодно, но только не это. Бывают калачи более тертые, но редко. Во-вторых, очень важно, чтобы клиенту было совсем некуда деваться. Если он может соскочить и убежать, игра теряет смысл, и нет уверенности, что Александр Григорьевич не способен к неожиданным финтам. Звание величайшего канатного плясуна обязывает. В-третьих, чтобы играть с таким мастером в такого рода игру, на другой стороне стола должны сидеть мастера ничуть не меньшие. Дипломатические способности В.В. Путина никто сомнению не подвергает, но в этой игре кроме ведущего есть еще и ведомый, а про его дипломатический дар до сих пор ничего не было известно - если не считать разных конфузов, возникавших от склонности говорить дело, но не к делу. В таком составе игра в двух следователей - покушение с абсолютно негодными средствами, какового покушения, впрочем, скорее всего и не было, а была всего лишь присущая минфину неодолимая склонность поговорить.
