Две песни о Родине
8 августа 1898 года родился будущий поэт-песенник Василий Лебедев-Кумач. Он был старше новопреставленного Александра Солженицына всего лишь на двадцать лет. Можно ли считать этих людей - певца режима и борца с режимом - абсолютными антиподами? Или между ними больше общего, чем видится на первый взгляд?
Тогда, в 1898-м (год основания Московского Художественного театра, между прочим), он был просто Лебедевым. По поводу Кумача существует легенда, будто кликуха эта прилепилась к рыженькому мальчишке во дворе. Не иначе как на одной из пацанских маевок...
Рыжий сын сапожника... Спроси, кто это, вариантов ответа будет немного. Собственно, один. Но все-таки в советской истории их было двое. Второй преданно служил первому и верил ему, как Богу, - иначе не впал бы в тяжелую депрессию зимой 1942-го. Будущая душевная болезнь подала знак на Казанском вокзале, что дало основания для ерничества, перешедшего затем в устойчивую легенду: мол, в процессе эвакуации писательских семей кто-то отказался грузить барахло Кумача, а он до такой степени им дорожил, что от горя спятил...
Это неправда. Скажем иначе: это не может быть правдой. Сильные потрясения - следствие глобальных потерь. Не имущества лишился Лебедев-Кумач в первые - беспросветные - военные месяцы. Он утратил веру. Если Главный сын сапожника на какое-то время разуверился в самом себе, как мог удержаться, не рухнуть, не рассыпаться мелкой крошкой светлый мир Кумача? В этом мире - залитом солнцем, широком до бескрайности, свежем от морского ветра, где сияли промытые до блеска улицы и веселые девичьи лица, а молодые хозяева земли горы могли своротить, - вдруг в одночасье упразднили бога. Творца. Того, о ком Лебедев-Кумач в 1938-м с ликующим трепетом написал: "Вся страна весенним утром, / Как огромный сад стоит, / И глядит садовник мудрый / На работу рук своих... / Всё ему проверить надо / Взором пристальным своим, / Чтобы каждый корень сада / Был по-своему любим... / Пар идет от чернозема, / Блещут капельки росы. / Всем родной и всем знакомый / Улыбается в усы". Грянул июнь 41-го - опустились руки у садовника, и сада, похоже, вот-вот не станет. А был ли сад вообще?
От этого действительно можно сойти с ума. Трезвый человек, конечно, устоит. Но Василий Лебедев-Кумач трезвомыслящим не был. Он был очарованным.
Утрата веры не лечится. Именно поэтому медицина оказалась бессильной: гениальный поэт-песенник умер 20 февраля 1949 года. Песня оборвалась за несколько лет до физического небытия: последний мощный удар слово Лебедева-Кумача нанесло все в том же 1941-м. 24 июня на первой полосе "Известий" было опубликовано стихотворение "Священная война". Дальше показания очевидцев и историков расходятся: одни говорят, что "Священную войну", уже ставшую песней на музыку Александра Александрова, впервые исполнили 26 или 27 июня на Белорусском вокзале - перед отбывающими на фронт частями. Другие утверждают, что песня и в самом деле была написана за считанные дни, однако сразу - по причине некоторой "траурности" - попала под неофициальный запрет. Продлившийся до середины октября 41-го, когда терять уже было нечего. Ведь Калугу, Ржев и Тверь (тогдашний Калинин) к тому моменту потеряли...
Лебедев-Кумач воевал - что по большому счету неважно. Главное - воевал его великий текст. Права на который во времена перестройки, то есть спустя полвека после смерти автора, начали активно оспариваться. В сущности "Священная война" повторила судьбу "Тихого Дона": слишком хорошо, чтобы быть правдой. Одним из главных "разоблачителей" Михаила Шолохова был Александр Солженицын. Кумачу достались менее уважаемые противники. Доказать подлог и плагиат не удалось ни в том, ни в ином случае. Ситуация хрестоматийная: ложки нашлись (то бишь ложек-то как раз и не было), а осадок - в виде компрометирующих слухов - остался.
Лебедеву везло (или, напротив, фатально не везло?) на двойников. Кроме рыжего сына сапожника Джугашвили его "братом-близнецом" - посмертно - оказался учитель Рыбинской гимназии, немец по крови, православный по вероисповеданию Александр Адольфович Боде. В 1990-е утверждалось, будто именно он, еще во время Первой мировой, создал жаркие патриотические строки: "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!.." Правда, темная сила у него была не фашистская, а просто германская, ну и орда - не проклятая, а тевтонская. В 1937-м, с уникальной прозорливостью предчувствуя новую войну, престарелый Александр Адольфович якобы отправил свой текст знаменитому Лебедеву-Кумачу, ответа не получил, спустя полтора года умер - дальнейшее понятно.
История эта полна алогизмов и странностей, но выявлять их - дело знатоков. Чем они, кстати, успешно и занимаются. Никаких весомых доказательств авторства Боде не существует. Тогда как доказательства обратному как раз есть, и одно из них доступно - даже без ковыряния в архивах - любому человеку с тонким литературным слухом. "Священная война" - страстный текст. Явно и очевидно написанный на едином дыхании. Почему мы распознаем в его ритме дыхание Лебедева-Кумача, а не многоуважаемого специалиста по древним языкам с жутковатым - с точки зрения Второй мировой - отчеством? Да потому, что Кумач и до войны сочинял страстно. У него всё изливалось взахлеб. Правда, прежде перехлестывала радость молодая, невозможная: "Ну-ка, солнце, ярче брызни", "Широка страна моя родная", "Идем, идем, веселые подруги", "А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер", "Капитан, капитан, улыбнитесь", "Мы можем петь и смеяться, как дети", "Как много девушек хороших"... Лебедева-Кумача объединяло с другим великолепным песенником - Михаилом Исаковским то, что в лучших их стихах уже звучала музыка. Она звучит и в "Священной войне" - кажется, Александров просто угадал мелодию (хотя был еще вариант Матвея Блантера).
Страсть имеет обыкновение выветриваться из текстов, как парфюм из открытого флакона. Исключение составляют лишь поистине великие творения. У Лебедева-Кумача таковых десятки. А у безвестного Боде - один-единственный? Полно вам, господа-товарищи, сами ведь себе не верите...
Интересно, что и Лебедев, и Боде - с паузой во времени, разумеется - окончили филфак МГУ. Кумач уволился в запас в звании полковника, Боде имел чин коллежского советника, что соответствовало полковнику по Табели о рангах. Какие виражи закладывает история...
Человек, легко воспламеняющийся, Лебедев-Кумач владел и лирикой, и юмором, и пафосом в равной мере. Например, 30 января 1937 года опять же наши "Известия" - из песни слова не выкинешь - публикуют такой опус Кумача: "Как колокол набатный, прогудела / Страна, от возмущения дрожа. / Спасибо вам, бойцы Наркомвнудела, / Республики великой сторожа! / Предателей блудливая порода / Грозить не будет жизни и труду. / От всей души советского народа / Спасибо пролетарскому суду!". В том же 37-м Григорий Александров снимал комедию "Волга-Волга", где Кумач на пару с Исааком Дунаевским блеснул вечнозелеными хитами вроде "Песенки водовоза": "Потому что без воды и ни туды, и ни сюды"...
Широк, широк Лебедев-Кумач - прямо, как страна его родная. Неплохо бы сузить - казалось многим. Загоняли всякое лыко в строку - в частности, дневниковые откровения под занавес жизни: "Болею от бездарности, от серости жизни своей. Перестал видеть главную задачу - все мелко, все потускнело..." Только вот плагиатчики, а равно конъюнктурщики и лакировщики так не страдают.
Стихи Лебедева-Кумача - само воплощение душевного здоровья. Судьба Лебедева-Кумача - трагедия душевного надлома. Он владел даром созидательного слова, но однажды разочаровался в созидаемом. Александр Исаевич Солженицын, с которым каждый из нас - причем каждый по-своему - простился на уходящей неделе, явно в весьма зрелом возрасте стал понимать, насколько созидательное слово дается автору труднее разрушительного. Как легко увлечь людей вторым и почти невозможно - первым. Развалить Россию - да, обустроить - поди попробуй...
Что общего между ними? Разве Лебедев-Кумач - не рифмованное воплощение всего, с чем боролся Солженицын? Тут фокус в том, что и советской властью изгнанный, и советской властью признанный - оба они выше любой идеологии. Потому что всякая идеология - яичница по сравнению с даром Божиим. Ни Кумача, ни Солженицына не в состоянии присвоить ни одна политическая сила. Госпожа Новодворская вслед умершему классику разочарованно вздыхает: "Бог его оставил, вдохновение ушло, остались антизападнические, антидемократические убеждения..." Думаете, Лебедева-Кумача она проводила бы по-другому? Счастье его - хотя бы в отсутствии таких "плакальщиц".
Лебедев-Кумач весь - чувство. Солженицын - мысль. Интеллектуалы умеют эволюционировать, их путь значителен и долог. Люди, замешенные на эмоциях, быстро сгорают.
Солженицын был истинно верующим человеком. У советского поэта Кумача бессознательная вера - при всей готовности творить кумиров - растворена в крови. Потому и война - священная. И "кто ищет, тот всегда найдет" - едва ли не прямая евангельская цитата.
"Одно слово правды весь мир перевесит", - сказал Александр Исаевич в своей нобелевской речи. Было ли место правде в восторженных стихах Кумача? Было. Иначе не становилось бы легко на сердце от песни веселой до сих пор. Правда счастья. Правда таланта. Правда красоты.
Кому нужно слово, которое не помогает ни жить, ни любить, ни строить? Точно что не Лебедеву-Кумачу и не Солженицыну. Поэтому - а не только лишь по схождению дат в календаре - мы и взяли на себя смелость помянуть их сегодня вместе. Две жизни - как две разные песни. Обе перепоются еще многократно. Обе останутся навсегда.
