Что сделано, то сделано
Обозрение хотя бы двух последних веков европейской истории не склоняет к выводу, что предшествующие поколения политиков были сильно дальновиднее нынешних. Результаты их затей - взять две мировые войны, взять европейские пейзажи 1918 и 1945 гг. - плохо совпадали с первоначальными замыслами устроителей.
Тем не менее задним числом необходимо признать, что былые политики все же в несколько большей степени осознавали смысл и значение своих действий. Вставая на путь откровенной провокации (1870 г., Эмская депеша), князь Бисмарк желал вызвать войну с Францией и был готов к ней. В сентябре 1939 г. рейхсмаршал Геринг произнес: "Да поможет нам Бог, если нам суждено проиграть эту войну". Понимая, по крайней мере, что дело уже не шуточное. Представить себе подобную фразу в устах брюссельских или вашингтонских чиновников куда более затруднительно. При том что энтузиазм, с которым они доламывают последние страховочные механизмы международной системы, стремительно приближает неуправляемую и непредсказуемую перекройку политической карты. А границы переписываются вполне определенной жидкостью красного цвета.
Принцип нерушимости границ был придуман (и даже соблюдался) не для того, чтобы сделать их перекройку вообще невозможной - ничего вечного не бывает, но чтобы максимально затруднить этот процесс, связав его с очень большими рисками и трудностями. Реальным сценарием перекройки оказывались либо общий хаос имперского распада, когда уж кожу сняли - не по шерсти тужить, либо форменная война двух держав, либо (редко, но случалось) мирное расторжение унии. Но невозможным делался сепаратистский (он же национально-освободительный) сценарий, когда всякая провинция может отложиться посредством мятежа. Этот запретительный обычай был великим благом, потому что с его отменой подвижность границ возрастает чрезвычайно. Распад империи - это катастрофа геологического масштаба, которая не каждый день случается. Война держав за спорную территорию - здесь нужны и решимость, и готовность к великому риску. Тогда как сепаратистская мятежевойна - дело куда более легкое (для заинтересованных субъектов, разумеется, а не для жертв), прочие державы формально как бы и ни при чем, одна только национально-освободительная воля, и границы могут обретать подвижность, свойственную средневековым временам.
Если серьезные люди решили сорвать предохранительную пломбу - значит, решили. Возможно, им прискучило прогоркшее мирное бытие и они желают одержать победу в грядущей великой борьбе. Не очень умно, но хотя бы последовательно. Но произносимые ныне заклинания заставляют усомниться в том, что люди серьезные. Одно дело - произносить "Alea iacta est" (жребий брошен. - "Известия"), осознавая последствия, другое дело - переходить Рубикон, убеждая себя и других в том, что это всего лишь особый случай, не имеющий никакого прецедентного значения.
Брюссель и Вашингтон не понимают (возможно, даже искренне), что в их власти - благо власть велика - принимать те или иные решения, но не в их власти решать, будут ли эти решения прецедентными. Международное право тут мало чем отличается от человеческого быта как такового, где понятие прецедента имеет самый простой смысл - возможность указать на аналогичную дозволенную практику, имевшую место прежде, и поинтересоваться, что же мешает воспользоваться дозволением также и в данном случае. Прецедент - всего лишь у всех на глазах состоявшееся снятие безусловного запрета. Далее уже всякая заинтересованная сторона, отнюдь не спрашивая ни у Вашингтона, ни у Брюсселя разрешения на то, чтобы называть косовский случай прецедентом, прямо так его и станет называть.
Конечно, тут возможно возражение: "Называйте как хотите, но мы все равно не позволим. Кто тут прецедент, решаем мы". В более простой формулировке: "Я - начальник, ты - дурак". Правда, это означало бы окончательный и открытый перевод норм международного права на язык "Не моги ндраву моему препятствовать". Вряд ли ясный перевод желателен - на такой основе не удерживается даже минимальная стабильность. Какое-то подобие справедливости необходимо, без него, как заметил еще бл. Августин, государства - лишь большие разбойничьи шайки. Можно и дальше утверждать себя в этом почтенном звании, но порядка в мире от этого никак не прибавится.
