Война и мир Никиты Михалкова

Наша газета остается едва ли не единственным изданием, радушно принятым на съемочной площадке киноэпопеи Никиты Михалкова. Под конец декабря работа над картиной переместилась с пленэра в 4-й мосфильмовский павильон. Впрочем, не уверена, применимо ли изящное словечко "пленэр", скажем, к полигону в Алабине, где мне лично хватило пары часов, чтобы промерзнуть до костей, актеры мужественно дубели в окопах, а любимая метафора Михалкова "работаю, как лошадь на морозе" становилась зримой явью.

...На "Мосфильме" в день моего визита было уютно, тепло и очень тихо - у трудящихся всей страны, включая деятелей киноиндустрии, еще не закончились каникулы. Группа "Утомленных" каникулами манкировала - взяли паузу сначала на день, чтобы отметить Новый год, потом еще на четыре - ради Рождества, а уже 8 января вернулись в строй. По моим наблюдениям, здесь никто не переживал, что приходится вкалывать, пока вокруг отдыхают, никто не страдал по Куршевелю, или другому какому Санкт-Морицу, или просто телевизору перед диваном. Потому что нет на свете лучшего отдыха, чем любимая работа. Для понимающих, конечно, людей.

К часу дня актеров в павильоне еще нет - они гримируются. Виктория Толстоганова, сменившая в роли Маруси Котовой Ингеборгу Дапкунайте, быстро пробежала куда-то в халатике и бигудях. Из соседней гримерки доносится голос самого комдива (пардон, теперь генерал-лейтенанта) и девичий смех - там заботливые гримерши колдуют над порыжевшей головой Никиты Сергеевича. Котов уже щеголяет в хромовых сапогах и галифе с лампасами, а генеральский китель принесут прямо на площадку - жарко...

В огромном мосфильмовском коридоре костюмеры раздают актерам гимнастерки, пилотки, офицерские фуражки, потертые портупеи. План такой: после обеда - репетиция сцены под кодовым названием "День рождения Мелешко" (кто это, расскажу чуть позже), а прежде снимается вполне интимный эпизод - первая встреча Котова с Марусей наедине после многолетней разлуки.

"Если бы ты только знала..."

Для гостя 4-й павильон полон загадок, сюрпризов и опасностей. Среди декораций можно заплутать, как в лабиринте, запутаться в проводах. Направо пойдешь - в блиндаж попадешь, налево - в дачный коридор. Вот койки, застеленные грубыми солдатскими одеялами, агитплакаты по стенам. Вот патефон - на нем конечно же будет крутиться пластинка с довоенным, счастливым "Утомленным солнцем". Здесь кухня с винтажной утварью, там русская печка. Деревянная лесенка ведет на какую-то "голубятню" - это и есть чердак на даче Свербицких, где когда-то так волнующе и беспроигрышно мирился с женой комдив Котов. Теперь они встретились снова. Котов с началом войны бежал из лагеря, попал в штрафбат рядовым, дослужился до генеральских погон и прошел пекло адово, чтобы разыскать на фронтовых дорогах дочь и обнять жену.

Объятия однако даются нелегко. У Маруси за спиной собственный ад. Как всякая женщина, она ищет причину своих страданий и находит ее в образе мужа, точно при этом зная, что не виноват он. Женская логика отличается от мужской тем, что для нас боль и обида - главные аргументы, но обидой при этом никогда не отменяется любовь... На антресоли, где идет съемка, места для праздных зрителей нет. Видишь только край топчана, да сухие дубовые веники. Так что народ собрался внизу, у монитора, и наблюдает, как Толстоганова наотмашь лупит Михалкова по щекам, "разбивает" ему нос, а потом кричит, кричит, раззявив рот, просто заходится от крика. "Ты не ушиблась?" - тихо спрашивает Котов, утирая кровь. "Что?!" - "О харю мою не ушиблась?"...

Маруся плачет на плече у мужа: "Если бы ты знал, если бы ты знал..." "Если бы ты знала, - шепчет Котов, - если бы ТЫ только знала..." Вдруг, перейдя из генеральского чина в режиссерский, сам командует: "Стоп! Снято!" И подводит итог: "Ну, если это - плохо, тогда идите в ж..." Дальше следуют многочисленные просмотры на мониторе, точнее, на двух мониторах, поскольку одна камера снимала актрису, другая - актера, и всякий раз дубль завершается горделивым: "Ну, если это - плохо, тогда идите в ж..." В этом весь Михалков. С одной стороны, по-мужицки прост, с другой - до невероятности тонок. Ведь сцена мордобития на чердаке незадолго до Нового года уже снималась. Претензий к ней не было. Но тут режиссеру попала в руки безделица - птичка-пищалка, и он назначил пересъемку. Маруся рыдает, а Котов, как ребенка, пытается отвлечь ее резиновой птичкой. То ли утешение, то ли изощренная пытка - ведь так бывает, что в пустяке заключено для нас все счастье прошлой жизни. Счастье, далекое настолько, словно его и не было никогда...

Дежуря у монитора, я краем глаза заглянула в сценарные листы. Конечно, будет любовь. Конечно, Котов и Маруся будут лежать рядом, и он попросит ее "щелкнуть", как в первом фильме, а она не сможет - разучилась... Потом генерал оставляет жену и спускается вниз - разбираться с тем, кто, будучи "тыловой крысой", воспользовался Марусиным одиночеством. Честно говоря, этот зигзаг фабулы меня потряс. Чего угодно ожидала, только не этого. Рассказывать не буду - увидите в кино... Генерал уходит, Марусе слышно, как затихает стук сапог на лестнице. Дальше - тишина. Там, внизу, сейчас может произойти что угодно. Вероятнее всего - убийство. Возможно, и не одно. Надо отыграть реакцию. Эту сцену тоже снимали при мне. Объясняя Виктории Толстогановой задачу, Михалков говорит: "Ты лежишь, смотришь в одну точку. Ты вся - только слух. Если захочется, перекрестись. Я думаю, захочется. Без клерикальности, просто - за всю ситуацию в целом..."

Котов конечно же офицер, а не убийца. Но его возвращение домой обещает быть крайне тяжким для зрительских сердец. Младшая дочь режиссера - чувствительная и жалостливая Надя, которая приехала на съемку просто так - посмотреть, сидя у монитора, задумчиво констатирует: "Еще раз убеждаюсь, что фильм я смотреть не стану. Так, буду знать, о чем он, - в общих чертах..."

Как хорошо быть генералом

В августе минувшего года "Известия" уже публиковали большой репортаж со съемок "Утомленных солнцем-2" - тогда группа работала неподалеку от Нижнего Новгорода, на Гороховецком полигоне. Помню, как меня удивил контраст: фильм тяжелый, мучительный, толкует о вещах, трудно представимых нашему изнеженному сознанию, а снимается легко, с юмором, шуточками-прибауточками. Видимо, так и должно быть. Нагнетают шаманы, а профессионалы работают.

От переезда на "Мосфильм" атмосфера в группе не поменялась. Рядом с Михалковым - оператор-постановщик Влад Опельянц, вокруг помощники, технари, специалисты. Серьезный разговор и вдруг, на полуслове: "Слушайте, а мы завтра в футбол играем?" Кто-то, пробегая мимо: "Ага, звонили на стадион, поле свободно". "Ну все, - ставит точку Михалков. - Завтра после съемок - футбол". Традиция это у него давняя, призванная снимать стрессы путем разрушения всяческой субординации. Ты забил, тебе забили, ты получил бутсой по голени, и сам тем же ответил, тебя послали, ты наорался от души, лексику особо не выбирая. На поле начальников нет, есть победители.

...16-00. Это не счет, это время на часах. В группе объявляют перерыв. Толстоганова уехала, ее съемочный день закончился. Михалков ушел смывать "кровь" и переодеваться - сегодня ему уже Котовым не быть. Остальные заторопились по морозцу в "мосфильмовское" кафе, где можно получить по талонам салатик, борщ, курицу и компот. В углу обедает великолепная компания: Роман Мадянов, Марианна Шульц из "Табакерки", Александр Фисенко оттуда же... Все цвета хаки, все при звездочках, все торопятся завершить одно застолье, чтобы сразу перейти к следующему. Этот актерский состав вызвали сегодня, чтобы репетировать сцену "День рождения Мелешко". Как и было сказано.

Юлий Мелешко, в каком-то смысле антипод Котова, свежеиспеченный генерал. Отмечает он сразу и день рождения, и новый чин, доставшийся не по заслугам. На столе графинчики, рюмки, тарелки с наспех организованной символической снедью. Для реальной съемки Михалков заказывает меню, более аппетитное: тушенка горячая, чтобы дымилась, картошка "в мундире" (все в мундирах, и она не хуже), капуста кислая, огурцы соленые, яблоки моченые... Ну и водки, в смысле воды - залейся.

По сценарию, застолье длится уже часа полтора-два. Затянули "Вечерний звон". Солирует связистка, ППЖ (походно-полевая жена) Мелешко - ее-то как раз и играет Марианна Шульц. "Бом-м! Бом-м!" - в упоении выводит Шульц и все клонит голову на новенькие генеральские погоны Мадянова... Режиссер рассказывает Мадянову про его героя: "Есть люди, которых власть губит, потому что для них единственная возможность проявить себя - воспользоваться этой властью. Такие, как Мелешко, всегда боятся тех, кто умнее, энергичнее, талантливее..."

Добавим: есть люди, чья власть смертоносна. Идиллия за столом рушится от одной неосторожной фразы. После чего дурной норов и легкость мыслей, свойственная Мелешко, обрекают на верную, тупую гибель несколько сот человек. Он приказывает командиру штрафбата взять со своими бойцами неприступную цитадель. Капитан (Александр Фисенко) белеет от напряжения: "Мы же тридцати метров не пройдем, у них все пристрелено..." Хмельной не столько от водки, сколько от власти генерал тычет ему дулом чуть повыше ременной бляхи: "Может, мы еще голосование в траншеях проведем: воевать, не воевать?!" Двойная норма спирта - таков извращенный "гуманизм" Мелешко. Заградотряды - вся его примитивная тактика. Когда позади смерть верная, а впереди - вероятная, лучше все-таки двигаться вперед. Хотя бы на 30 метров...

К трагическому пику надо подойти через бытовую, местами очень смешную сцену. Михалкову не сидится в высоком режиссерском кресле, он вскакивает, бегает вокруг стола, то показывает бычью мутноту в глазах Мелешко, то Марианну Шульц учит петь дурным голосом. Работает с каждым актером в отдельности. "Терпеть не могу среднестатистического гур-гура ни о чем. Придумайте заранее, про что говорить. Вас будут снимать две камеры, и ни в какой момент вы не будете знать, в кадре вы или нет. Симфонизм сцены создается из ваших отдельных партий... Не играйте общих мест - зритель проглотит, но мы не можем себе этого позволить. Мне нужна постоянно живая температура в кадре, никакой мертвечины".

Михалков не жалеет времени на репетиции, зато снимает быстро - больше двух дублей мне видеть не приходилось. Сцену, которая рассчитана минут на шесть экранного времени, репетировали два часа. В итоге по сложности взаимосвязей, по глубине характеров эти считанные сценарные листочки можно приравнять к полноценной пьесе. Недаром в голове у Михалкова крутятся оригинальные идеи чеховских постановок - не в кино, на театральной сцене. Реализовать их он с философской твердостью обещает, "когда Бог даст". Лично я полагаю, что Бог даст, потому что законы успешного инвестирования Ему известны (Сам создавал): вкладывать надо туда, где обычно бывает отдача...

"День рождения Мелешко" начинается тостом и тостом же заканчивается. Отправив солдат на бессмысленную смерть, генерал нетвердой рукой поднимает рюмку: "За Родину, за Верховного главкома и за русских солдатиков в серых шинельках, которые не раз уже доказали и снова докажут, что кто к нам с мечом придет..." Зарапортовался генерал, притормозил. "С ним и уйдет..." - подсказывает сбоку подхалим-собутыльник. Это импровизация, в сценарии такого нет, но здесь сценарий - "только повод для фильма". Актерские идеи приветствуются.

Тот же в дупель пьяный подхалим заготовил для Мелешко льстивый праздничный тост. "Смотри, ты идешь вокруг стола, тебя шатает, - командует Михалков. - Тут вилкой ткнул в чужую тарелку, тут окурок загасил, тут упал на кого-то, но ты произносишь этот текст, потому что долго его учил... На тебя не обращают внимания, никто тебя не слушает, ты говоришь для себя..." Текст такой: "Мог ли подумать мальчик, который родился в деревне с хорошим названием Сорочьи Горы Житомирской области, восьмой ребенок в семье скорняка, мог ли он подумать, что станет..." Гул за столом на секунду стихает: "Ну что, что ты хочешь сказать?" - "...Генералом!" "Оч-чень содержательный тост", - мгновенно реагирует Мадянов. Вокруг все хохочут. "Отлично! - кричит Михалков. - Молодец, Рома, так и оставим". Это важно, когда режиссер, создавая конструкцию фильма, своей рукой закручивает болты, но право последнего оборота отдает актеру.

...В одну съемочную смену уложились день мира и день войны. Мира, где страсти кипят до кровопролития, и войны, где люди пьют, едят, носят мундиры и любят чужих жен в четырех шагах от смерти. Каждый день работы над "Утомленными солнцем-2" - это отдельное кино. Надеюсь, читатели "Известий" увидят еще несколько таких "серий", прежде чем фильм выйдет на экраны. И тогда, даже если вам не захочется рвать сердце в кинозале, вы все-таки будете знать в общих чертах - о чем речь...