Прибытие поезда

После многолетнего перерыва Резо Габриадзе выпустил премьеру — спектакль о любви двух паровозов. "Эрмон и Рамона. Если локомотивы встречаются" — не самое масштабное событие в афише очередного фестиваля "Черешневый лес", но, безусловно, самое трогательное.

В детстве все мы любим поезда. А потом вырастаем и начинаем любить самолеты. Взрослому человеку кажется, что поезд — это душно, пыльно и медленно. Только единицы помнят, что на самом деле это — волшебно.

Габриадзе напрасно титулуют сказочником. В его спектаклях не соблюдается главный сказочный принцип — размытость пространства и времени. "Давным-давно", "в некотором царстве, в некотором государстве" — этого вы от Габриадзе не дождетесь. Он не сказки рассказывает, а истории из собственного детства. Когда муравьи были большими, воробьи чирикали членораздельно и осмысленно, и паровозы дышали, тяжело поводя закопченными боками. Правда, истории эти не по-детски чувственны — так ведь грузинские мальчики рано созревают...

70-летний Габриадзе сумел остаться пацаном и сохранить свежими все свои детские любови. Среди которых "чугунка" занимает едва ли не первое место. Спроси нормального человека: что бывает, когда локомотивы встречаются? Он ответит: если на параллельных путях, то, наверное, гудки подают. А если, избави бог, колея общая — крушение будет, вот что. У Габриадзе из встречи локомотивов (паровоз, кто не знает, — разновидность локомотива) произрастает романтическая страсть.

Впрочем, пардон. Эпитеты "романтический", "ностальгический", "философский", "притчевый" в тексте про "Эрмона и Рамону" неприемлемы. Здесь все безусловное приравнивается к банальности. Считайте, рецензионный набор прозвучал. И оговорки по поводу "излишней сентиментальности", "некоторой многословности", "возрастного морализаторства" — тоже. Габриадзе не хуже нас знает, что в новом спектакле надо поправить. Только этим с утра до ночи и занимается.

... Они познакомились в Гаграх в победном мае 1945-го. Она — изящная, скромная, маневровая. Маневрирует, подобно любой восточной женщине, — "триста метров туда, триста метров сюда". И он — огромный, неутомимый, магистральный, пробивающий взглядом ночную тьму. Он даже дымиться начинает, когда ее видит. Про это великое чувство, про супружескую любовь не венчанных, разумеется, паровозов знает вся Закавказская железная дорога. И начальник станции, и обходчики, и транзитные пассажиры, и репродуктор на столбе, и шпалы, которые тоже влюблены друг в друга, и вдова тополя (то есть тополь женского рода), и беглые приятели — курица да кабанчик по имени Виктор. Виктор всегда месяца за два до Нового года дает деру от очередных хозяев. Слишком явно они вожделеют его в сердце своем...

Можно сказать, что Габриадзе всю жизнь играет в куклы, но он — из того поколения, которому настоящих кукол практически не досталось. Видимо, это опять-таки навык детства — одушевлять любую вещь, оказавшуюся под рукой. Простота не обязательно гениальна, но гениальность всегда проста. Прутик, качающийся под лампой, создает бурю. Мятая холстина вздымается горным перевалом. Прожектор, который вдруг вынырнул из темноты и ослепил на секунду, не менее эффектен, чем "Прибытие поезда" братьев Люмьер. Не могу забыть, как в "Сталинградской битве" бешено вращалось обычное ведро с прорезями и лампочкой внутри — и была полнейшая иллюзия, что мимо тебя на полной скорости мчится курьерский состав...

Габриадзе оживляет все, до чего дотрагивается, а потом ищет для своих героев выразительные голоса. Мэтры, глыбы, матерые человечищи (на сей раз Алексей Петренко, Алиса Фрейндлих, Никита Михалков, Сергей Гармаш, не увидевший премьеру Кирилл Лавров и давний друг Резо писатель Андрей Битов) откладывают на время проекты крупные, важные, коммерческие, чтобы озвучить паровоз. Или курицу. Или одноногого солдата на станции. Конечно, потому что любят Габриадзе — великого сценариста "Не горюй!", "Мимино", "Кин-дза-дзы", "Паспорта" и знаменитых грузинских короткометражек. А еще — потому что в каждом просыпается детство. Хотя бы иногда.

... Однажды, когда муж отправился в командировку на Дальний Восток, Рамона тосковала, тосковала, да и уступила уговорам директора шапито — подвезти труппу до Цхалтубо. А Эрмон, как назло, в это время оторвался, то есть бросил свой состав, и через всю страну понесся обратно к любимой... Так погибла любовь паровозов. Они ведь тоже не железные — в широком смысле слова.

Были и другие последствия. По итогам вопиющего нарушения социалистической законности многих посадили — надолго и с конфискацией. В новом спектакле Габриадзе фигурируют партбилеты, санаторий имени ВЦСПС, завод имени Орджоникидзе и принудительное водворение отдельных персонажей в психбольницу "без права излечения". А вы говорите "сказка"...

Режиссер Резо Габриадзе: "Детство — это единственный рай нашей жизни"

Пока на Другой сцене "Современника" шел очередной показ "Эрмона и Рамоны", Резо Габриадзе, нервно прикуривая одну сигарету от другой, ответил на вопросы обозревателя "Известий" Елены Ямпольской.

вопрос: Батоно Резо, как вы себя сейчас в Москве ощущаете?

ответ: Ой, я вас очень прошу туда не ехать...

в: Куда не ехать?

о: В зоны, пограничные с политикой. А если без политики говорить — нормально чувствую. У меня здесь друзья. Только они очень состарились. И мы постоянно говорим о болячках, о лекарствах, многое нам не нравится — в общем, мы стали стариками...

в: Что вы такой грустный?

о: Я очень устал. Последние два месяца были тяжелые. Работали, работали... И жара такая — беда...

в: Странно слышать от грузина подобные вещи...

о: Нет, я всегда не любил жару.

в: Чем думаете заняться дальше, когда отдохнете?

о: Дальше я буду доделывать этот спектакль и готовиться показывать его в Тбилиси. В моем Театре марионеток, где никак не закончится ремонт.

в: Я слышала еще о съемках какого-то фильма про Пушкина...

о: Это мой сын будет снимать. Анимационный фильм. Сценарий написал Андрей Битов.

в: Как вам удается привлечь к озвучению таких великолепных актеров? Там у некоторых буквально по две реплики...

о: Они не только хорошие актеры, но и люди очень хорошие. Я попросил — они согласились. Спасибо им большое. Что может наш маленький театрик заплатить? А они и этого брать не хотели.

в: По сравнению с вашими предыдущими спектаклями после "Эрмона и Рамоны" кажется, что вам стало гораздо печальнее жить.

о: Наверное, это правильное ощущение. Когда я делал те спектакли, мне было шестьдесят, шестьдесят пять, а теперь мне скоро семьдесят один.

в: То есть не жизнь измельчала, а вы сами изменились? Редкий человек так честно в этом признается.

о: Нет, нет, я стараюсь контролировать себя, чтобы не навязывать другим свои возрастные проблемы. Если я не понимаю новые дела, новые ценности, новую музыку, это ни в коем случае не дает мне права говорить, что все они — плохие. Родились другие люди, с другими возможностями, с новой техникой общения — ото всего этого человек моего возраста теряется, становится замкнутым, а если его спросить, что он думает, он может всем вокруг испортить настроение. Меня нет сегодня в кино, потому что через экран ты говоришь с миллионами, а мне бы не хотелось свои перезрелые мысли навязывать миллионам. У меня есть театр на 50—60 мест. Мне хватает.

в: В ваших спектаклях романы никогда не заканчиваются хеппи-эндом. Вы полагаете, что настоящая любовь всегда несчастна?

о: Таковы вечные законы драматургии — зрителя больше привлекает трагедия. Но все равно любовь — это единственное соприкосновение со счастьем в нашей жизни.

в: Как вы думаете, возможно сегодня возродить знаменитые грузинские короткометражки?

о: Конечно, возможно. Веселье без причины — самый счастливый смех. Так смеются девочки в седьмом-восьмом классе. Правда, если вы заметили, смех постепенно исчезает. Во время нашей молодости — трудно жили тогда — а взрывы смеха слышны были на улицах. Теперь — нет. И еще: раньше те, кто живет возле школы, днем не могли отдохнуть, детские крики мешали. А теперь дети замолкли почему-то. Понятно, что они сидят у компьютера, одинокие, перегруженные излишней информацией и ограбленные.

в: В каком смысле ограбленные?

о: У них отняли детство. А детство — это единственный рай нашей жизни. Их изгнали из рая.

в: Вы бы взялись тряхнуть стариной и снова сочинить сценарий для солнечной короткометражной комедии?

о: Я думаю, мне придется это сделать. Сочинить еще парочку. Просто, чтобы люди смеялись. Нужен легкий, прозрачный, без поучений, красивый смех.

в: Я видела в тбилисском парке детскую железную дорогу. Она уже не действует, паровозик стоит на "приколе" — между прочим, ваш ровесник...

о: Да, такие железные дороги были во всех городах Советского Союза. Катали и радовали детей.

в: А вы катались?

о: Нет, у нас в Кутаиси такого не было. А в Тбилиси я приехал студентом, учиться. Мне уже было не до паровозиков.

в: Если бы к вам сегодня приехал живой паровоз из вашего спектакля, куда бы вы хотели на нем отправиться?

о: Никуда. Я бы хотел просто посидеть в его тени, почувствовать его тепло — зимой они очень теплые. Послушать шумы — далекие, близкие, запахи разные... Железная дорога — это моя любовь.

в: Почему же?.. Ну, вы понимаете мой вопрос.

о: Понимаю. В Тбилиси был замечательный институт инженеров транспорта. Жалею, что не пошел туда. Как я ошибся...

в: А не тянет ли вас на волшебном локомотиве уехать в прошлое или в будущее?

о: Нет. Ни туда, ни туда. В каком времени ты родился, в том и следует оставаться. Там, где это решается, знают, когда вас родить, где и кем. И не надо нарушать договор. Мне не хочется ни партизанничать в будущем, ни казаться умнее всех в прошлом. По-моему, гораздо важнее попытаться понять настоящее.

в: Что в нашем настоящем вызывает у вас надежду?

о: Я надеюсь, в мире остался хотя бы один человек, который молится за нас. И он будет услышан. Наверное, их больше, намного больше, но одного достаточно, чтобы мы все спаслись.