Сладостный петербургский стиль
В последний раз полный состав Мариинского балета, включая оркестр, приезжал в столицу зимой 1998 года. Запомнились эти гастроли имперским размахом — с десяток спектаклей, из них пять полновечерних, несколько составов, обилие ВИП-гостей, в том числе президент Ельцин с супругой, и газетная перепалка вокруг вечного вопроса: какой балет лучше — Большой или Мариинский?
Спустя девять лет — эпоха в быстротечной балетной жизни — все выглядело намного интимнее. Вместо пафосного Большого свои услуги предложил уютный "Стасик". За президента отметились министры Греф и Кудрин и артисты Демидова с Джигарханяном. Не почтил присутствием дирижерский пульт Валерий Гергиев — открытие визита маэстро курировал из директорской ложи. Стремление к репертуарному масштабу сменилось желанием сделать меньше, да разнообразнее: из 12 спектаклей полнометражным объемом впечатлили лишь "Лебединое озеро" и "Дон Кихот". Зато в числе одноактовок оказалось мариинское ноу-хау — "Блудный сын", "Изумруды", "Рубины", "Бриллианты" Джорджа Баланчина и балеты Уильяма Форсайта. В России эти прославленные сочинения танцуют только петербуржцы.
Как танцуют — другой вопрос. По сравнению с "родным" петербургский Баланчин смотрится, как Финский залив рядом с Ниагарским водопадом. А местный Форсайт соотносится с подлинником, как автомобильный выхлоп с ядерным взрывом. Но здесь ничего не поделаешь. Таков сладостный петербургский стиль — медлительный, вальяжный и неколебимый. Как град Петров. Как заслуженное здание Мариинки, не желающее поддаваться реконструкции.
Об амбициях двух балетных столиц речь в этот раз не велась. Давно выяснили, что каждому свое. В Петербурге, например, есть Лопаткина. Когда она выходит на сцену, время останавливается, а пространство сужается до размеров отдельно взятой Ульяны. Это значит, что все остальное — декорации, партнер, ансамбль — воспринимается боковым зрением или не воспринимается вообще. В зависимости от степени вдохновения, посетившего балерину в данный вечер.
В "Лебедином..." Лопаткина вышла с температурой, и заметен был принц Зигфрид — техничный и в меру меланхоличный Данила Корсунцев, а также стая лебедей, вымуштрованная, как для судьбоносного парада. Но уже в "Бале империал", к которому Лопаткина, слава богу, выздоровела, властвовала она одна — сама себе спектакль и праздник.
В таких случаях даже ее "ляпы" выглядят чем-то небывало значительным. Вот недокрутила прима нужное количество пируэтов — вроде бы явный производственный брак, а говорить хочется о том, как это было царственно и величественно. Подобные чувства, очевидно, посещали рецензентов, живописавших Уланову и Плисецкую. С этими персонажами нашей истории мариинское сокровище роднит гипнотический магнетизм. Богодухновенность, если употреблять забытое церковное слово.
Символично, что с репертуаром Майи Михайловны Лопаткина вскоре пересечется. На гала-концерте "Бенуа де ла данс" она станцует романтическую "Гибель розы", а в июне обещает настоящую сенсацию — "Кармен-сюиту" в Большом театре. Для отрешенной дивы-аристократки ход, прямо скажем, интригующий.
