Глядя на Лондон
Согласные выступления западной прессы и наших освободителей на тему смерти А.В. Литвиненко впечатляют тем единомыслием, когда выступающим все заранее ясно, приговор уже произнесен и не то что другие версии, но даже всего лишь сомнения в единственно верном толковании случившегося недопустимы. Такое единомыслие уже доводилось наблюдать в дни "Норд-Оста" и Беслана. Тогда мощность газетного рева и безапелляционность суждений превышали всякие пределы - так что возникало ощущение кампании на сокрушение ненавистной страны. "Если враг не сдается, его уничтожают", и какое тут может быть место для вопросов и сомнений? В старые времена так выглядели предвоенные газеты, когда все предохранители уже сняты, столкновение держав неминуемо, пресса рисует врага во всей его черноте - и исключительно в черноте. А как же его еще рисовать, когда через день-другой заговорят пушки? Сегодня о разговоре пушек речь вроде бы не идет, но вся мощь газетного рева - в полном наличии. При звуках этого рева возникает чувство того, как приближается что-то очень нехорошее. А когда чуешь близость худа, возникает желание отстоять то, в чем никакой ревущий не волен, - свое собственное право на свободу суждения. Ибо нерассуждающая (про-)западная толпа ничуть не краше, чем таковая же толпа советская.
Не нужно быть ни штатным, ни внештатным сотрудником органов и даже не нужно испытывать к органам особый пиетет, чтобы задаться рядом простейших вопросов. Главный из них в том, точно ли теперь при анализе событий недозволительно рассуждать о выгодах и невыгодах того или иного деяния для подозреваемой стороны. Если недозволительно, тогда все сводится к той формуле, что ФСБ - преступная организация, полностью тождественная НКВД образца 1938 г., в Кремле сидит преступное правительство образца примерно такого же года, и, движимые инстинктами мести и ненависти, эти люди отвергают всякие расчеты. На ненависти они не экономят, причем это свойственно им, и только им. Например, Б.А. Березовский или Л.Б. Невзлин то ли вовсе не знают, что такое ненависть и месть, то ли, может быть, и знают, но всегда усмиряют свои порывы путем производства точных расчетов. Даже и смешно грешить на людей, столь твердо умеющих властвовать собой, чекисты - другое дело, расчет и самоконтроль чужды им по определению.
Та несообразность, что субъект, сумевший, по предположению, организовать достаточно сложное покушение, вроде бы требующее известных способностей к расчету, одновременно не в состоянии просчитать очевидные последствия такого покушения - ведь В.В. Путину (который явно склонен к мазохизму) крайне приятно было в октябре ехать на встречу с А. Меркель сразу после убийства А.С. Политковской, а теперь ему еще приятнее было ехать на встречу с ЕС на фоне известий из Лондона, - легко парируется психологическим подходом. В том и психология, что в зависимости от того, какой тезис мы в данный момент доказываем, обвиняемый оказывается то коварен, как мудрый змий, то туп, как пень, причем метаморфоза змия в пень и обратно происходит мгновенно и с чрезвычайной легкостью. Очевидно, что при таком подходе противоречий быть не может вообще. Что у властей России не было иной заботы, как любой ценой устранить ничтожного Литвиненко - это потому что, принимая решение, они находились в образе пня. Что таким образом они послали всему цивилизованному миру зловещее предупреждение, рассчитывая всех запугать, - это они находились в образе змия etc.
Тут перед нами горячая вера, сродни религиозной. В Европе XVI в. не было принято интересоваться, точно ли бури насылаются ведьмами или же на то могут быть другие причины. Для антисемита вопрос о том, почему в кране нет воды, также не является дискуссионным, а кто являет скепсис - с ним все понятно. Несколько парадоксально, что (про-)западная общественность, гордящаяся своим просвещенно-рациональным взглядом на вещи, демонстрирует миросозерцание, достойное худших веков фанатизма, но и с парадоксами люди живут.
Тогда нет ничего парадоксального в том, что, имея в наличии такую аудиторию, готовую в любой момент полыхнуть вспышкой страха и ненависти к преступной стране, всегда могут найтись готовые поднести спичку. Одним Литвиненко больше, одним Литвиненко меньше - дело пустячное, действие же - самое впечатляющее.
