Папа и император
Речь Бенедикта XVI в Регенсбургском университете, в которой папа процитировал жившего в XIV веке византийского императора Мануила II Палеолога, произвела эффект далеко за пределами католических богословских кругов. Цитата из богословского спора, который император вел с неким персом, гласит: "Хорошо, покажи мне, что нового принес Мохаммед, и ты найдешь там только нечто злое и бесчеловечное, такое, как его приказ распространять мечом веру, которую он проповедовал". При том что понтифик назвал слова императора "грубыми" и "бесцеремонными", осторожность не возымела на магометан умиротворяющего действия. Многочисленные последователи пророка ответили на папскую речь кто официальными протестами (власти Ирана и Пакистана), кто угрозой "стереть Ватикан с лица земли" и "уничтожить крест в сердце Европы" (иракская "Армия моджахедов"), кто погромами церквей в Святой земле (палестинские патриоты, чьи действия были одобрены руководством ХАМАС).
Общей в этих разнообразных реакциях на выступление папы была неспособность как-то ответить по существу на последующую цитату из императора, к которой папа подводил - "Кто желает привести кого-то к вере, нуждается в способности хорошо говорить и правильно мыслить, а не в умении творить насилие и угрожать". Не будем говорить о бомбистах, но и официальные документы МИД Пакистана ("Зачем было приводить обидную цитату из какого-то императора, который жил сотни лет назад? Какое она имеет значение сейчас, когда мы пытаемся преодолеть разделяющие нас противоречия?") и МИД Ирана, вдруг ставшего заклинать папу толерантностью (вероятно, имелось в виду, что понтифику следовало бы взять пример с известного своей толерантностью М. Ахмадинеджада), не вполне свидетельствуют об умении хорошо и убедительно говорить.
Но неприятнее всего другое. На вопрос императора, жившего сотни лет назад, - "Хорошо, покажи мне, что нового принес Мохаммед etc." - мы и по сей день не имеем убедительного ответа. Как отвечают на этот вопрос магометане, мы в течение последних дней наблюдали, и создалось впечатление, что они всеми силами старались доказать правоту Мануила II. Если спросить о том же людей, исповедующих другие веры, а равно атеистов и агностиков, они, если открытым текстом и не согласятся с императором (политкорректность не позволяет), тем не менее чрезвычайно затруднятся назвать что-нибудь новое из принесенного, кроме того, на что император уже указал и что все мы регулярно имеем возможность наблюдать.
В контексте папской лекции, главной темой которой было все-таки не потрясание Магомета, но гармония веры и разума, всеобщая неспособность ответить на вопрос представляется особо неудачной характеристикой иноверных оппонентов Бенедикта XVI. Ведь даже и без обращения к авторитету Мануила II известно, что способность апеллировать к разуму и склонность распространять свои убеждения мечом (вар.: пластитом) находятся между собой в обратной пропорции. Тому, чья весть подлинно блага и разумна, не нужно так много пластита - и наоборот. Конечно, можно много говорить - намек на неосторожность папы уже высказал в Сочи В.В. Путин - о том, что крайняя чувствительность магометан должна диктовать величайшую осторожность всем высказывающимся на эту тему. Хотя и тут не без странности: если мы соглашаемся (разве нет?) с тем, что христианам нет никакого дела до того, что происходит в исламских странах, зато магометанам есть дело до всего, что происходит в странах христианских - вплоть до речей римского первосвященника, то мы молчаливо признаем, кто в нашем доме хозяин. Если папа не волен говорить вещи, неприятные магометанам, то кто волен?
Вопросов о том, что происходит в мире - а происходит много весьма серьезного, - римская курия по возможности избегала уже сорок лет, со времен II Ватиканского собора. В предыдущий понтификат люди под зеленым знаменем творили много всего - вплоть до 11 сентября, но Ватикан успешно уклонялся от проблемы, имеющей также и к нему некоторое отношение. Бенедикт XVI не уклонился и коснулся ее со всей баварской грубостью, конечно, обставленной reservatio mentalis (мысленная оговорка - Известия) - положение обязывает. Выяснилось, что баварская грубость - она же дух суровый византийства - встречает немалое понимание, ибо должен все-таки кто-то задавать вопросы, простые, как мычание.
