Другой ценой было не победить

Спустя одиннадцать лет все забыли, как во вполне фрондерских газетных статьях мир, достигнутый в Буденновске ("Шамиль Басаев, говорите громче!"), назывался не миром, а предвестием новых ужасных бедствий. Иные из тех, кто громче всех кричал о необходимости любой ценой спасти буденновских заложников, спустя несколько дней осознали мрачную очевидность. Если захват заложников дает захватчику возможность обратить неминуемое поражение в полную победу, то обладающий таким сверхоружием на Буденновске не остановится. Любая новая угроза поражения - или желание умножить успех - побудит его повторить эффективную операцию, а жизни заложников, спасенные ценой капитуляции перед террористами, в будущем обернутся многократно большими жертвами все новых и новых террористических захватов. Принцип "Никаких переговоров с террористами", впервые провозглашенный Израилем, - это не самодурное упрямство, а фраза из боевого устава, где все положения от первого до последнего написаны кровью. Пренебрегать положением, понимание которого далось предшественникам дорогой ценой, - значит обрекать себя на новые и тягчайшие потери.

Но принцип "Никаких переговоров" столь труден в исполнении - ведь он предполагает заведомое допущение жертв среди заложников, а твари берут в заложники самых слабых и беззащитных, - что все приходят к нему не сразу, а через предварительное "Шамиль Басаев, говорите громче!". Понимание невыносимой логики войны есть дело невыносимо трудное, и желание любой ценой - хотя бы и ценой капитуляции перед тварями - прекратить вот этот, сегодняшний ужас попервоначалу всегда оказывается неодолимым. Понимание, что твари не остановятся на достигнутом и завтра потребуют еще полцарства, приходит только через кровавый опыт. А он говорит, что капитуляция ради спасения заложников (в 1995 г. всерьез звучали предложения выдвинуть В.С. Черномырдина и Ш.С. Басаева, как людей, остановивших войну, на Нобелевскую премию мира) приводит все к новым и новым жертвам, а твердое "Попытаемся спасти как можно больше, но что получится, то получится - а вот вы, захватчики и организаторы, вы умрете" заставляет тварей отступиться. Потому что будет невыносимо тяжко и страшно, но превращать поражение в победу мы вам больше не дадим. Чего бы эта твердость ни стоила. Ибо только жестоковыйным "Здесь вы ничего не добьетесь" можно обеспечить прекращение дальнейших набегов. А значит - будущие годы мира и спасение потенциальных жертв.

Однако всегда легче говорить, чем делать, и осознать обязывающее значение слов весьма тяжело. Сказать: "Никаких переговоров с террористами" и в самом деле не вступать с ними ни в какие переговоры (и это в тот момент, когда малые дети на 35-градусном пекле изнывают от жажды, а сирены мира поют fortissimo: "Сдавайтесь, сдавайтесь!") - это очень большая разница. Сказать: "Нам объявлена война" и в самом деле принять жестокую логику войны - разница столь же большая. Ведь особенность войны в том, что на ней гибель людей принимается как неизбежная данность, и на войне не ставят задачу любой ценой не допустить гибели ни одного человека - все понимают, что в условиях настоящей войны это невозможно.

Военные задачи не абсолютно-императивные (там, где свирепствует рок, кто может ставить непререкаемые условия?), но количественные - по возможности снизить потери. Для чего порой бывает необходимо пожертвовать частью, чтобы спасти целое. Задраить отсеки, в которых находятся люди, - чтобы сохранить живучесть корабля; выставить обреченный на гибель арьергард - чтобы дать уйти основным силам, - отдача таких приказов составляет одну из обязанностей командира, и военачальник, который, жалея людей, не отдает таких приказов, в итоге губит их куда больше.

Конечно, отметим и капитальную разницу. В описанных выше случаях на верную или почти верную гибель отправляются солдаты, долг которых - исполнять приказ даже и до смерти. Более того, хотя на войне такие приказы бывает, что отдают, их отдачу широко не рекламируют. Все понимают, что приказ страшный. Когда война не прежняя (т.е. на фоне Басаева почти гуманная), а террористическая, смертельной опасности, когда гибель очень вероятна, приходится подвергать не сильных солдат, но слабых женщин и детей, которые отнюдь не присягали умирать по приказу. Причем - в отличие от военных приказов - делать это приходится в условиях широчайшей гласности, дополняемой даже и такими толкованиями, что именно гибель заложников есть подлинная задача властей. Примерно так же, как гибель арьергарда есть главная и единственная задача командующего.

Разница действительно страшная, но в том и особенность различных мучеников джихада, особенность, не позволяющая называть их людьми, а только - кровоядными тварями, что они в своей тактике принципиально отступают от прежних правил войны. С одной стороны, они отменяют существующее уже не один век правило, согласно которому слабейшие, т.е. женщины и дети, не могут быть специально выбранным объектом вооруженного нападения. Для себя они устанавливают обычаи войны, соответствующие самым темным временам варварства. С другой стороны, они используют гуманизм нашего времени, для которого жестокой военной необходимости не существует вообще и смысл которого сводится к тому, что если не можете сопротивляться без потерь - сразу сдавайтесь. То есть мученики джихада в своих наступательных действиях могут многократно превосходить своим зверством эсэсовцев, решавших еврейский вопрос, а сторона, подвергшаяся нападению, обязана следовать требованиям абсолютного гуманизма, и не то что жертвовать частью, чтобы спасти целое, но даже и подвергать эту часть существенному риску - есть вещь полностью неприемлемая.

Вся конструкция, в которой кровоядные твари и просвещенные гуманисты играли друг другу в тон и лад, была выстроена идеальным образом - так, чтобы вырваться из капкана было невозможно и оставалось бы только капитулировать. К общей радости людоедов и прогрессивной общественности. Но не слишком понятным доселе образом - в результате то ли принятого в последнюю минуту отчаянного решения о штурме, то ли непосредственного вмешательства свыше - наступил ужасный конец, не давший развернуться бесконечному ужасу. Цена, которую пришлось заплатить за твердое "Переговоров не будет", известна, но этой невыносимо тяжкой платой удалось остановить чуму мегатеррора. А вслед за тем успешно завершились и переговоры с насылавшими чуму Басаевым и Масхадовым. Другого способа переговоров тут не существует.