Орлеан и Новый Орлеан


Сейчас идут споры о том, кто виноват в случившемся - то ли местные власти, то ли вашингтонские, то ли развращающий социализм, то ли дикий неоконсерватизм, то ли социальная стихия, с которой царям не совладать. Одновременно раздаются указания на крайнюю аморальность злорадства по поводу случившегося. Более подробный разбор и установление меры ответственности конечно же необходимо; злорадство - конечно же чувство низменно, но к сути того явления, которое представляет собой мир, пораженный случившимся в Америке, это имеет мало отношения. Вне зависимости от того, какой политический курс или какие структуры власти довели дело до превращения Нового Орлеана в первобытный лес, - кто-то же в Америке до этого довел, и это - свершившийся факт. Внешнему миру этого достаточно для дальнейших рассуждений. Доводы к морали вполне уместны, нужно лишь учесть, что к таким доводам обыкновенно прибегает слабая сторона. Между тем уж пятнадцать лет, с тех пор как не стало второй сверхдержавы, мы только и слышали, как "От тайги до британских морей United States всех сильней", а равно "С нами Бог, никто же на ны". Переход к доводам слабого, а также согласие (после первоначального отказа) принять помощь от кого угодно, включая Афганистан ($100 тыс.), есть, с точки зрения внешнего мира, весьма важный фазовый переход. Вдвойне важный, если учесть, что позицию слабого пришлось занять не в связи с атаками тайной мировой сети (тут вроде бы как мы все в одной лодке), а в связи с чисто внутренними настроениями.
Тут важно понять, что отношение к Америке уникально. Случись такое в Испании или Австралии (примеры чисто условные), потрясения было бы куда меньше. И не потому, что было бы совсем неудивительно (было бы и даже очень), а потому, что ни Испания, ни Австралия своими словами и действиями не заявляют претензий на мировое господство. К властелину мира (или претенденту на такое звание) и отношение другое. Остальной мир, как правило, безмолвствует или подличает - но при этом напряженно наблюдает за тем, что происходит с властелином. Интерес понятный, потому что это всякого касается.
Беда в том, что даже среди безмолвствующих и подличающих немного искренних друзей Америки (такова судьба всех властелинов). Рабов лукавых и неверных куда больше. Отношение управляемых к властелину точно описано историком применительно к 1808 г., когда Наполеона постигли в Испании первые военные неудачи. Все европейские газеты почтительно писали: "Его Величество быстро усмирит дикую испанскую чернь", а при европейских дворах шептались: "Наконец-то разбойник сам наткнулся на нож". Державец мира (или даже - как в случае с СССР - полумира) должен держать в памяти анекдот про то, что "Некролог, которого я жду, будет на первой странице". Ибо хорошо это или плохо, но таково объективное отношение немалой части вассалов к сюзерену. Но даже не столь озлобленные рабы, не ждущие некролога со столь напряженной надеждой, все равно смотрят на властелина с хладнокровным (без особого сочувствия) вниманием. Доколе властелин несокрушим, нет смысла плевать против ветра, но если по зданию империи начинают идти трещины, это есть важная информация к размышлению.
Когда весь исторический опыт подсказывает, что всемирная империя есть хрупкое и недолговечное игралище судеб, самый малый треск (хотя новоорлеанский треск малым не назовешь) может породить цепную реакцию нелояльности. См. феномен инфляционных ожиданий. В Вашингтоне должны были любой ценой не допустить столь опасного для них развития ожиданий - но допустили.
Снятие в 1429 г. осады с Орлеана стало ключевым пунктом на пути превращения Франции в великую державу. Случившееся в Новом Орлеане тоже может стать ключевым пунктом - но только наоборот.