Король и Цумволь


В более или менее пристойном виде государственная власть явится лишь в том случае, если анонимный сотрудник Росприроднадзора, усмотревший в действиях замглавы ведомства О.Л. Митволя благородное донкихотство, окажется прав. До сих пор люди, имевшие дело с донкихотом, обыкновенно характеризовали его в иных выражениях, по большей части даже и подсудных. Впрочем, чудесных духовных преображений никто не отменял, и, вероятно, на месте снесенного поселка вскоре зашумит заповедная дуброва.
Если же вместо дубровы на заветной земле явится нечто другое, картина будет менее приятной. С первым же появлением на освобожденном участке строительной техники не составит никакого труда вычислить, кто заказал очистку ценной земли от мешающихся под ногами мелких людишек. Полицейские хроники знают случаи, когда грабителям банка делалось известно, что номера купюр переписаны, - после чего они были вынуждены бедствовать на куче денег. Попытка разменять банкноту была бы прямым указанием для полиции, и оставалась одна надежда - дождаться истечения срока давности. Что в нашем случае кто-то будет так долго выжидать - довольно сомнительно. Не такой народ.
Вообще-то перераспределение имений в пользу сильных - вещь известная. Фауста, занимавшегося экологическими преобразованиями в прибрежной зоне, чрезвычайно раздражала хижина Филемона и Бавкиды, и он послал ОМОН (i. e. Трое Сильных) снести его. На что Мефистофель резонно заметил: "Рассказ не нов: отдай скорей // Свой виноградник, Навуфей!" Действительно, со времен Книги Царств с ее историями про овечку бедняка и навуфеев виноградник людская натура мало изменилась. Однако едва ли не с тех самых давних пор существовала традиция, согласно которой верховной власти по возможности не следует самой светиться в такого рода историях. Вслед за отъемом у бедняка овечки явится пророк Нафан, будет обличать, и кому это нужно? Не вдруг и не в полной мере, но складывалось представление о власти, призванной быть носителем внеклассовой справедливости, а прямое участие агентов власти в перераспределении имуществ от слабых к сильным стало считаться делом неверным, подрывающим саму легитимность власти. Это не значит, что со времен Книги Царств власти ничего такого себе не позволяли - позволяли, и весьма, но хотя бы хватало понимания того, что громко похваляться такими делами - неразумно. Огораживания в тюдоровской Англии не были предметом пиара, а домик Филемона и Бавкиды сносили не императорские солдаты, а прислужники Мефистофеля, не являвшиеся государственными агентами. Сходно мефистофельским образом в 90-е гг., т. е. с помощью братков, перераспределялась и недвижимость в г. Москве - федеральная власть все же не хвалилась прямым участием в такого рода делах.
В Потсдаме возле дворца Сан-Суси до сих пор стоит мельница, которая была для Фридриха Великого таким же бельмом на глазу, как деревня Пятница - у ее соседей. Мельница сохранилась, поскольку одним из важнейших мифов прусской монархии стала история о том, как Фридрих, будучи на охоте, заехал к мельнику и тот, не признав, с кем имеет дело, рассказал гостю о своих проблемах с мельницей. На вопрос Фридриха, неужто мельник рассчитывает на успех в своем поземельном споре, тот отвечал, что рассчитывает, потому что "у короля есть суд в Берлине". Так мельница стала памятником справедливости великого короля, а равно берлинского суда. Если бы мельник и не вспоминал про суд в Берлине, а уныло-здравомысленно указал, что у короля есть Цумволь с бульдозером - и никуда не денешься, - дворец Фридриха был бы еще краше, мельница не портила бы пейзаж, но короля не прозвали бы Великим, а в городах Германии было бы куда меньше Friedrichstrasse. В 2000 г. намеки на то, что у короля есть суд в Берлине, были важным элементом путинского мифа, снискавшего правителю доверие тогдашнего путинского большинства. Сегодня про суд никто не вспоминает, а король с Цумволем - это совсем другой миф, для короля куда менее полезный.