Свободное общество свободных людей. Святочный рассказ


"Вот, Владимир Владимирович, увещевания на врагов не действуют, , а государевым судом ты их карать не велел, опричь как при крайней надобности". "Ja, genau,. - подтвердил Владимир Владимирович, - es wird ja eine Schande, а ты же не хочешь, Михаил Зиновьевич на нас на всех позор навести". Предприниматель тонко усмехнулся: "Позора никакого не будет, а только одна конкурентоспособность патриотической идеи - надо только объявить их вне закона, никакой государственной защиты ниже услуги не оказывать. Пачпорт захочет выписать - пачпорта не давать, разбойные люди на него нападут - а полиции до того дела не будет, с разбитой мордой в больницу пойдет - врачи оттуда его взашей вытолкают. Так-то он быстро, голубчик, поймет, каково во врагах народа состоять и на твою милость негодные речи нести". " А что же это за разбойные люди на него нападут, это, стало быть, не госслужащие, а такая частная инициатива вроде народного гнева?". Очи предпринимателя и верховного собеседника встретились, и Михаил Зиновьевич пытался прочесть согласие во взоре Владимира Владимировича. "Для твоей милости готов постараться!" - со свирепой радостью воскликнул предприниматель.
Ровно мразью подернуло лицо Владимира Владимировича, и с гневом он обратился к собседнику: "Ах, ты, идеолог сыроядный! Так-то ты мыслишь державную пользу, так-то ты платишь мне за допуск к моим приказным людям!". Предприниматель вдруг понял, что он и сам может сопричислиться к врагам народа, и смертельный ужас сковал его члены. Видя такой трепет, Владимир Владимирович уже мягче и душевнее обратился к нему: "Как же мог ты в такой светлый день предаться столь неистовым замыслам и явиться ко мне ожесточать мое сердце своими ужасными придумками? Креста на тебе нет!". Что-то - он и сам не знал, что - переворачивалось в душе идеолога, и вдруг с криком "Молись! Молись, Владимир Владимирович о погибшей душе!" отчаянный Михаил Зиновьевич стремглав ринулся из кабинета.
Страшась, как бы в душевном сокрушении идеолог не совершил ужасного дела, Владимир Владимирович отдал приказ, и быстроногие Владислав Юрьевич с Дмитрием Анатольевичем резво побежали за Михаилом Зиновьевичем, нагнав его у Лобного места, где тот уже собирался прилюдно каяться перед врагами народа. "Постой, Михаил Зиновьевич! - говорили они, - Государь милостив и хочет тебя из сосуда диавольского обратить в сосуд избранный, идем же к нему".
Снова войдя в покои Владимира Владимировича, покаянный предприниматель не поверил своим очам. Правитель сидел в обществе своего мятежного советника Андрея Николаевича, радостно внимая его речам об экономической свободе и тут же делая на бумаге заметки, какие еще вольности и милости, предписываемые этим учением, следует немедля даровать великодушным россиянам. "Вот видишь, Михаил Зиновьевич, - ласково заметил Владимир Владимирович, - радея, как и я, о свободном обществе свободных людей. Андрей Николаевич произнес смелые речи и думал. что я на него опалился. Так нет же, не враг он мне, а за искренность и отвагу я его возвышу, и отныне он будет моим верховным советником, а ты, Михаил Зиновьевичем - у него заместителем. Будьте мне опорой и вместе крепите свободное общество". "Батюшка, милостивец! - заливаясь радостными слезами, воскликнул Михаил Зиновьевич, - Господь свидетель, не будет теперь у тебя недостатка в креативе!". "В каком же?" - спросил Владимр Владимирович. "А вот в каком..." - начал заместитель, и тут же изложил стройный план...
"Как дело измены, как совесть тирана, // Осенняя ночка черна, // Черней этой ночи встает из тумана // "Матросская тишина", - заунывно напевал караульный, когда в соответствии с планом Владимир Владимирович постучал в двери тюремного замка. Стражник повел верховного гостя в камеру, где сидел олигарх Михаил Борисович. Не дав арестанту поразиться неожиданным явлением, Владимир Владимирович тут же перешел к делу: "Вот, что Михаил Борисович, оба мы были неправы, Бог нас рассудит, а сейчас ты мне нужен. Вот указ об отставке первого министра Михаила Евграфовича, а вот - о твоем назначении. Собирайся, поедем принимать дела". "А как же суд, приговор, правовое государство? - воскликнул потрясенный Михаил Борисович". "Суд уже заседает, сейчас приедет гонец с опрадательным приговором, скорее, Михаил Борисович, время не терпит". Узнику показалось, что мрачная камера вдруг осияла неземным светом. "Государь! прости, когда в чем согрубил перед тобой, жизнь моя отныне принадлежит тебе", - поклялся новый премьер. "И ты прости, Михаил Борисович, едем же!", - отвечал Владимир Владимирович...
Среди поросших диким лесом мрачных Карпатских провалов и ущелий собрались два революционера - розовый Михаил Николаевич и оранжевый Виктор Андреевич. Уже стемнело, но мрак был только на руку революционерам. Уединившись под видом лыжного катания, во тьме ночной они, как воры, слагали шифр универсалов. Сейчас они как раз заканчивали Карпатский универсал словами про новую волну освобождения Европы. Революционеры уже собрались ставить точку, как вдруг увидели на высочайшей вершине чудного лыжника, который катил к ним. Непонятный трепет объял революционеров, и еще усилился, когда они узнали в чудном лыжнике Владимира Владимировича. "Вот где Господь привел встретиться!, - заметил он революционерам, - а я как раз собрался к вам крепить свободу и демократию. "А кто же будет бархатным революционером?", - недоуменно спросил Михаил Николаевич. "А я на что?", - отвечал Владимир Владимирович. "Вот вам и мой новый первый министр, - представил он подъехавшего вслед Михаил Борисович, - выпьем же вместе за свободу и демократию". "Да у меня во фляжке только эта, помаранчовая...", - засмущался Виктор Андревич. "Недурно, батюшка, хлебнем и померанцевой", - весело ободрил его Владимир Владимирович. Пока новые друзья пили за свободу, с окрестных гор на маленьких салазочках к ним ехали многочисленные министры - внедрять свободу и демократию. В ближайшей деревушке звонили колокола рождественской заутрени.