Когда рвутся чечевичные контракты

Один из доводов в пользу управляемой демократии, который подается в качестве неубиваемого, сводится к тому, что полная стерилизация политической жизни, несравненный парламент, массовые медиа, доведенные до еще более несравненного состояния, смесь раболепия и цинизма, так хорошо памятная тем, кто жил четверть века назад, - все это, конечно же, и скучно и не очень красиво. Однако управляемая демократия отстраивается не красоты ради, но ради стабильности, ради спокойного поступательного роста, так желанного обществу, уставшему от потрясений. Ценности же эти столь важны и насущны, что, дорожа ими, можно немного и поступиться эстетическим, а равно этическим и юридическим педантизмом. Поступиться можно, но только эта система доводов, внешне вроде бы убедительная, игнорирует один существенный нюанс. Вопреки распространенным на этот счет предрассудкам управляемая демократия, весь raison d'etre которой сводится к поддержанию стабильности, сама очень уязвима - сильнее даже, чем обыкновенная, неуправляемая демократия.

Это не к тому, чтобы объявлять малоуправляемую демократию лекарством от всех скорбей и абсолютным гарантом стабильности. Будь это так, откуда бы на месте демократий вдруг являлись режимы совсем иной природы - а ведь такое случалось, и неоднократно. Демократия, как известно, есть неплохой способ решения несложных проблем - и не более того. Но в штатных ситуациях, которых все-таки большинство, она срабатывает. В кризисной ситуации та группировка политического класса, которая назначена ответственной за неблагоустройство, удаляется от дел, ее сменяет другая группировка, но основания режима остаются незыблемы, ибо то одна, то другая часть политического класса исполняет роль демпфера, принимающего на себя удар и оберегающего систему в целом.

Не то при управляемой демократии. Реально она держится не на терроре (при нем другие механизмы стабильности/нестабильности) и не на одушевляющей идее (какое уж там одушевление, прости, Господи), а на довольно прагматическом общественном договоре, хотя и негласном. Его суть в том, что большинство граждан принимает более или менее существенное ограничение своих прав и свобод в обмен на большее чувство уверенности в завтрашнем дне и скромное, но стабильное благосостояние. Именно на таком договоре держались позднекоммунистические режимы СССР и Восточной Европы (ностальгию по этому позднему коммунизму и эксплуатировали идеологи "управляемой реакции"). Венгерский, самый эффективный образец договора был поименован "гуляш-социализмом", Библия называет то же самое чечевичной похлебкой, но смысл один.

Что у гуляша, что у похлебки есть один изъян. При демократии генеральный общественный договор непосредственно не завязан на стабильность, чувство уверенности etc. - это предмет временных договоров, заключаемых с гражданами на выборах отдельными отрядами политического класса, при случае рутинно заменяемыми на другие. Кризис режима случается лишь тогда, когда весь политический класс впал в ничтожество и нечем заменить оскандалившуюся группировку (Италия 1922, Германия 1933, Франция 1940 и 1958). Напротив, при режиме чечевичной похлебки нет демпфирующей группировки, которую можно выбросить, взамен поставив другую, а требования насчет стабильности, жизненного уровня etc. составляют суть общественного договора. Когда из-за экономических проблем (хоть объективного, хоть субъективного происхождения) власть не в состоянии дальше откупаться от своих граждан, те не видят смысла в одностороннем соблюдении контракта, т. е. в отказе от прав и свобод, который более не компенсируется, и лояльность к режиму начинает обвально падать. То, что для перестрахованной простой демократии - достаточно редкий случай системного краха, для незастрахованной управляемой демократии есть гарантированное следствие всякой заминки. Обвал мировой системы социализма в конце 80-х - пример порванного контракта. Нечем стало откупаться, а решимости держаться далее средствами прямого террора тоже не было.

Позднекоммунистические правители разумом ли, чутьем ли, но хорошо понимали эту роковую особенность режима. Необходимость реформы цен была для советских руководителей очевидна еще в середине 70-х гг., но они понимали, что необходимое экономически будет убийственно политически, означая расторжение чечевичного контракта со всеми проистекающими. Поведение нынешних властей (см. хоть банковский кризис) не вселяет уверенности в том, что по степени осознания крупных рисков управляемой демократии они достигли хотя бы уровня членов Политбюро ЦК КПСС.