Прошла уже неделя после того, как А.Б. Чубайс, доселе по умолчанию числившийся крайним либералом-западником и чуть ли не американским агентом влияния, в присущей ему энергической манере заговорил о грядущей державной самодостаточности России, о том, что ни в каких ЕС и НАТО Россию не ждут, да и делать нам там нечего, а есть у нас дело поважнее - отстраивание либеральной империи. Выступление оказалось столь ломающим прежние стереотипы и умолчания, что в результате и приверженцы правых сил, и рьяные их оппоненты продолжают пребывать в ступоре.
Правосильные агитаторы и пропагаторы, до прошлого четверга бодро комментировавшие каждый чих А.Б. Чубайса, хранят гробовое молчание, не зная, что сказать про новоявленного империалиста. Ругать вроде нехорошо, хвалить человека, объявляющего Российскую империю (пусть стократ либеральную) смыслом и целью правого дела, - увольте, прильпе язык к гортани моей. Дежурные чубайсоборцы из противного стана находятся в не менее сложном положении и способны либо на все то же гробовое молчание, либо на цитирование самой знаменитой строчки Бродского: "Если Евтушенко против колхозов, то я за". Беда в том, что фраза у поэта не только самая знаменитая, но и самая плохая. Если евтушенкоборчество для меня важнее хоть колхозов, хоть империи, значит, империя для меня - quantite negligeable, ибо моя позиция базируется не на принципиальных соображениях, а на личной ненависти.
Однозначно оценить идейные поиски А.Б. Чубайса с точки зрения предвыборной прагматики сложно. Степень правоконсервативного ожесточения против его соратников весьма велика, и нет уверенности, что новое послание будет ими воспринято с вниманием и пониманием. Разочарование и ожесточение - процессы инерционные и, набрав силу, враз отнюдь не переламываются. В то же время твердые либералы-западники могут однозначно квалифицировать случившуюся перемену: "И ты, Брут, продался большевикам" - с надлежащими электоральными последствиями. Игра во всех смыслах довольно рискованная, однако если рассматривать ее не с точки зрения сиюминутной охоты за процентами, а видеть в ней отчаянную попытку вытащить либеральную телегу из колеи, где та сидит по самые оси, тогда, вероятно, без резких движений никак не обойтись.
Ибо до сих пор либеральная идея привычно существовала в обжитом гетто, являясь посетителям гетто в двух ипостасях - гедонистически-попсовой ("Хочешь жить как в Европе?") и доктринерской, предписывающей России избыть наконец свое национальное окаянство, неуклонно исполнять все предписания строгих учителей истинной свободы - с тем, чтобы в качестве высшей награды влиться когда-нибудь в ряды западного общечеловечества. Дело даже не в том, хороши чужеземные учителя или не очень, велико наше окаянство или не столь велико, - дело в том, что в этом идейном гетто даже и не ставилась задача гармонического соединения России и свободы. Россия существовала как то, что надо преодолеть, как чисто страдательный объект, которому предписывалось отринуть тысячелетнее рабство и склониться перед высшими ценностями западной свободы. Характерно, что во всех программных документах этого гетто полагалось ритуально лягнуть всю предшествующую отечественную историю - хотя бы из непосредственной темы документа необходимость лягания даже никак и не вытекала.
Какое-то время казалось, что можно ничего не менять, тем более что на противоположном фланге наблюдалась зеркальная картина. Люди, именующие себя патриотами, не более правых заботились о соединении России и свободы - с тем только различием, что для них объектом безусловного преодоления была свобода, в которой они не видели ничего, кроме дурного своеволия.
Чем в итоге и объяснялось прогрессирующее убожество политической жизни. То, что находилось в центре, к идейному творчеству и перспективному видению проблем страны было a priori не способно, партии идеологические все более костенели в своих гетто, идея же, позволяющая соединить отеческие предания с превосходными универсальными ценностями, Россию со свободой, идея, отсутствие которой все более угнетало общественную жизнь, так и не служила предметом заботы ни у одной политической силы. "Либеральная империя" Чубайса - это далеко не совершенная и далеко не бесспорная, но все же попытка вырваться из идейного гетто и начать говорить на том языке, на котором - пусть необработанном и корявом - уже давно говорит наша страна. Будет крайне обидно, если попытка обрести дар речи так и останется незамеченной и неподхваченной.