Пока мы едины, мы непобедимы

Первая рождественская звезда давно появилась на небосклоне, все жило ожиданием праздника, но в офисе РАО "ЕЭС" ничто не говорило о скорой встрече с младенцем Христом. Хозяин офиса Анатолий Борисович сидел у себя в кабинете, погруженный в глубокую кручину. Вперив очи в монитор своего таинственного ноутбука, Анатолий Борисович изучал косинус фи, капитализацию РАО и единство демократических сил. Увы! Прибор рисовал в ответ ему лишь печальные картины. Замыслы рушились один за другим. В порыве отчаяния Анатолий Борисович был даже готов вызвать злого духа, чтобы тот выправил косинус фи и повысил капитализацию, и приготовился набрать соответствующую команду на ноутбуке. Но тут он вдруг вспомнил, что сходным образом призываемый Мефистофель явился Фаусту в обличье пуделя, при мысли о пуделе ему тут же предстали образы из руководства СПС, и Анатолий Борисович понял, что пуделя он сейчас видеть решительно не в состоянии. Скорбные раздумья были прерваны скрипом офисных ворот. Анатолий Борисович подошел к окну и увидел, как из стоящего во дворе "Мерседеса" выходит... но кто? - он не поверил своим глазам. Однако это был не фантом. Секретарь доложил, что с визитом приехал президентский советник Андрей Николаевич. В кабинет вошел советник. В руках он держал большой рулон ватмана, несколько даже обеспокоивший Анатолия Борисовича. Зная горячность Андрея Николаевича в экономических спорах, он подумал, не решился ли тот в качестве последнего аргумента в дискуссии поразить его осиновой заточкой, замаскировав ее под рулон чертежей. Подумал - и тут же устыдился своих черных мыслей, ибо Андрей Николаевич развернул рулон, в котором не было никакой заточки, а только листы с изображением замысловатых кривых, и, разложив их на столе, обратился к хозяину кабинета: - Анатолий Борисович! Ты ведаешь, как я прям и честен, как я ни перед чем не остановлюсь ради отстаивания экономической свободы. Так знай же, что всю эту ночь я проводил регрессивный анализ, чертил графики и в ходе расчетов открыл, что твой план реструктуризации РАО "ЕЭС" правилен. Прежде в моих вычислениях была скрытая ошибка, но теперь я ее обнаружил и отныне вместе с тобой буду биться за реструктуризацию, какие бы козни против нас ни строили Абрамович с Дерипаской. Вот смотри: эта кривая обозначает правильный ход капитализации... Анатолий Борисович смотрел на правильную кривую, но не мог ничего разобрать. Его глаза наполнились слезами счастья, и все любовно вычерченные Андреем Николаевичем кривые слились в его очах в одну дивную радугу. Крепко сжав руку советника, он воскликнул: - Андрей Николаевич, помнишь ли ты нашу юность, наши экономические семинары в годы перестройки? Сегодня благодаря тебе это утро наших дней, это счастие, эти слезы вновь вернулись ко мне! - Анатолий Борисович, во все время нашей тяжкой размолвки дня не было, чтобы я не вспоминал наши семинары на Змеиной Горке! Я рад, что мы снова вместе, и приступим же немедленно к реструктуризации! - Да, но как? Дума все законопроекты провалила и разошлась на каникулы, губернаторы тоже празднуют, как же приступать? - Да ты, кажется, забыл, с кем разговариваешь, "я дать совет царю имею право, я камергер!", - шутливо процитировал Андрей Николаевич. - Едем же в Кремль, и немедленно, там все и реструктурируем. - И точно, едем! - отвечал Анатолий Борисович, но вдруг приметил, что во двор въехала черная "Ауди", из которой выходил лидер гражданско-демократических сил. - Ну, принимайте союзника! - приветливо заговорил, войдя в кабинет, Григорий Алексеевич. - Мы должны идти на выборы вместе, Анатолий Борисович, и я веду под наши единые знамена своих избирателей. Пока мы едины, мы непобедимы! - А как же твои прежние критические замечания? Приватизация, дефолт, война в Чечне? - смущался Анатолий Борисович. - Да, многое разделяло нас, - отвечал Григорий Алексеевич, - но, поверишь ли, именно сегодня одолела меня такая охота послужить престол-отечеству вместе с тобой. Чертовски хочется поработать, а не ошибается только тот, кто ничего не делает. - Верно, - заметил Андрей Николаевич. - И вот для нас, единых демократических сил, есть верное поприще, отдадимся же немедля святому делу реструктуризации. В Кремль! В Кремль! В кремлевских покоях пахло праздничными кухенами и раздавалось сладостное пение "Stille Nacht, heilige Nacht", и лишь при подходе к кабинету Владимира Владимировича друзья-реструктуризаторы вдруг услыхали явственный стук дерева об дерево. Войдя в кабинет, соратники увидели, что рядом с Владимиром Владимировичем находится человек в смирных одеждах, и решили, что хозяин кабинета по своему обычаю беседует с божественным старцем, как вдруг хозяйский гость пал на колени и вновь раздался характерный стук - это покаянный Борис Абрамович ударял головой о паркет. - Прости ты меня, абсолютно паскудного, батюшка Владимир Владимирович! Абсолютно я согрешил перед тобой! - восклицал Борис Абрамович. Гости Владимира Владимировича стояли, ровно громом пораженные. Да, это был всем хорошо известный Борис Абрамович, но какая чудная сила преобразила его! Исчезли суетливость и циническая наглость, черные глазки-маслины, прежде источавшие лукавство, теперь светились умом, тоской, благодушием. - Ну, вот что, - с истинно монаршим достоинством отвечал Владимир Владимирович, - встань, Борис Абрамович, Бог тебя простит, царь помилует. А если хочешь мне верно отслужить, помоги моим молодым сподвижникам в реструктуризации. - Истинный Бог, помогу! - вскричал радостный Борис Абрамович. - Вот есть у меня абсолютно надежная схема! Когда Владимир Владимирович милостиво повелеть соизволил немедля производить реструктуризацию, соратники, переполняемые светлыми чувствами, устремились на улицу, к народу. По мере того как они поднимались по Тверской, толпа делалась все гуще. Возле здания мэрии колядовали парубки, приехавшие с Украины для работы в строительном комплексе г. Москвы. Обращаясь к голове Юрию Михайловичу, они пели: "Щедрик, щедрик, дай вареник, грудочку кашки, кiльце ковбаски!", а Юрий Михайлович, по-доброму улыбаясь, оделял парубков праздничными заедками. Приветливые милиционеры угощали лиц кавказской национальности праздничной кутьей, а стоявший тут же Геннадий Андреевич, наряженный Санта-Клаусом, громко распевал: "Jingle bells, jingle bells!". Борис Абрамович подхватил: "Христос нарождается, радуйтесь, людие!". Над Москвой звенели колокола к рождественской заутрене. Косинус фи неуклонно возвышал капитализацию.