Между отзывчивыми к чеченской борьбе СМИ и черствыми чиновниками и обывателями получился большой разрыв. Пытаясь объяснить, откуда взялись такие ножницы, чеченские, а также правозащитные источники видят причину в отечественной агитации. Председатель Всероссийского форума переселенческих организаций Л.И. Графова полагает, что "наша страна, пропаганда античеченская сделала так, что раньше западные страны многие давали статус беженца бегущим от чеченской войны", теперь же не дают.
Объяснение вряд ли удовлетворительное. Средства воздействия наших античеченских агитаторов на чиновников и обывателей Запада минимальны. Заявления находящихся на Западе официальных представителей РФ, информационные посольские бюллетени, иновещание московского радио - и все. Против соединенного хора тамошних крупнейших СМИ - это что комариный писк против рева взлетающего "Боинга". Когда Графова говорит, что Ингушетия была " единственным местом на земле, где человек клейменой чеченской национальности мог не стыдиться своей национальности", возникает вопрос: кто же клеймо-то ставил? С Россией еще понятно: шовинизм, военное ожесточение etc. А на остальной земле, где ни шовинизма, ни ожесточения, ни античеченской пропаганды? Заметим, что не у одних чеченцев такие проблемы. Со сходными трудностями столкнулись в Европе и албанские беженцы, хотя в этом случае даже и непонятно, чья иностранная пропаганда могла бы их там дискредитировать. Разве что сербская, чье влияние на Западе беспредельно.
В действительности речь идет о типичном феномене двоемыслия, для существования которого никакой злонамеренной внешней пропаганды не нужно, а достаточно своей местной, неистовой. Влияние иностранной пропаганды в СССР (кроме столичных кухонь) было и вообще невелико, а в сталинские годы приближалось к нулю, тем не менее с раздвоением сознания все было в порядке. Люди не просто терпели пропаганду, но по большей части вполне искренне ей верили и даже сами пропагандные тезисы горячо отстаивали, однако, если речь шла о конкретных житейских решениях, допускающих известную свободу воли, решения принимались такие, как будто никакой пропаганды и не было. В первые три недели июня 1941 года граждане вполне доверяли советскому правительству и т. Сталину, а попутно скупали соль, мыло и спички; те же, кто имел возможность, вывозили семьи на восток, подальше от дружественной границы с Германией. Граждане понимали, что пропаганда - дело для чего-то важное и нужное, а потому исправно ей вторили, примерно как неграмотные средневековые поселяне вторили абсолютно непонятным латинским фразам, возглашаемым кюре во время мессы, когда же речь заходила об их непосредственных жизненных интересах - каждый как старец Варлаам: "А тут уж разберу, как дело до петли доходит". Одно дело - внимать потоку общечеловеческих речей с телеэкрана и самому умиляться своей общечеловеческой отзывчивости, другое дело - сажать себе чеченских и албанских беженцев на шею.
Такое поведение, присущее жителю идеологизированного общества, можно назвать естественным и рациональным, но гражданственным его назвать трудно, потому что гражданственность предполагает готовность делом отвечать за свои слова. Чем она, собственно, и отличается от идеологической трескотни. Если верить западным газетам, сегодня положение чеченцев в РФ не лучше, чем у евреев в Европе в 1943 году. Человек, привыкший относиться к словам серьезно, может сделать из этого только два вывода. Либо это правда, и тогда надо срочно спасать жертв геноцида. С Россией разберемся потом, никуда она не уйдет, но сейчас главное - сохранить людям жизнь. Либо это газетная ложь и истерика, и тогда надо разбираться уже со своими СМИ, потому что слово "геноцид" - не предмет для спекуляций. Однако и то, и другое требует жертв и усилий и мешает комфорту. Двоемыслие же, напротив, позволяет гармонично соединять комфорт бытовой с комфортом душевным.
А что вы думаете об этом?