Дикие люди

В рамках обороны писатель-декадент В.В. Ерофеев занял гражданственную позицию: "Есть такая литературная формула: "не могу молчать". Мы подошли к той черте, когда молчать стало невозможно". О чем и написал письмо президенту. Парадокс в том, что сразу после "Не могу молчать" Ерофеев в очередной раз изъяснил свое постмодернистское отношение к логосу: "Если писатель напечатает нецензурное слово, так что ж, человек прочитает, ужаснется, у него опустятся руки, он потеряет веру в себя, придет домой и заплачет? Это же бред какой-то, у нас какое-то представление о слове как о каком-то архаическом, пронизывающем насквозь человека понятии. Ну что ж мы дикари какие-то?". Разумеется, декаденты вправе считать, что логоцентризм - "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" - есть архаическая дикость, а уж дикость представлений о том, что "солнце останавливали словом, словом разрушали города", тем более самоочевидна. Но в устах человека, исповедующего небытную веру в бессилие слова спасти и в бессилие слова погубить, фраза "Не могу молчать", вся основанная, напротив, на вере во властное всесилие слова, звучит совершенно несообразно. "Не можешь молчать - так говори. Одним сотрясением воздуха меньше, одним больше - какая разница?". В случае с "Не могу молчать" тезис о демистификации Слова временно бездействует, но тут же обретает прежнюю силу, когда речь заходит о нецензурной брани: "Постмодернизм вышел на такую позицию, что мат может быть разрушен изнутри. Мат становится смеховым явлением. Не запретительным, а именно разрешительным методом мы с матом сможем в конце концов справиться, как с агрессией". Конечно, можно предположить, что табуированное русское "..." превратится (и уже превращается) в нетабуированное американское "fuck", и даже признать заслугу постмодернизма в этом процессе. Несколько труднее радоваться исчезновению такого достижения цивилизации, как нецензурная брань, да еще и видеть в этом борьбу с агрессией. Ибо великим благодетелем человечества (наряду с изобретателями колеса и письменности) является тот неведомый нам культурный герой, который первым додумался грязно обругать своего оппонента, вместо того чтобы, не говоря худого слова, раскроить ему череп дубиной. То, что мат, проскрежетавший смрадной молнией, канализирует агрессию, которая иначе нашла бы себе выход в виде прямого действия, - истина общеизвестная, как очевидна и связь между растабуированием брани и ростом неконтролируемой агрессии. Когда клапан упразднен, давление находит себе иной выход -- все больше с черепом и дубиной. Но каким же грамотным человеком надо быть, чтобы искренно похваляться своими заслугами в упразднении спасительного клапана. Прискорбная суть нынешней тяжбы "Идущие vs. декаденты" в том и заключается, что культура подвергается разрушению сразу с двух сторон. "Идущие" разрушают ее на уровне снятия внешних табу и приличий (хеппенинги с бросанием декадентских книг в бутафорский унитаз, "стуки" в прокуратуру на литераторов), декаденты работают на глубинном уровне, всем своим творчеством внедряя в сознание общества ту мысль, что Слово (за исключением ерофеевского "Не могу молчать", естественно) ничего не значит, и потому оно не порождает принципиально никакой ответственности. Страх и гнев против "Идущих" сводится к призыву "бойтесь убивающих тело" (современного литпроцесса). Бояться естественно, но еще больше рекомендовано бояться убивающих душу, в чем куда успешнее вовсе не "Идущие", а производители литмерзотины. Единственным внятным возражением против "Идущих" было бы указание на то, что даже если дать всем декадентам по десять лет без права переписки, это никак не решит проблему склонности культурного сообщества к мерзотине и его неспособности создавать тексты, имеющие высокое моральное значение. Репрессиями проблема производства не решается, а в ней-то все и дело. Хоть каким-то подступом к решению проблемы было бы простое чувство стыда от того, что многодесятилетние мечтания о том, когда же настанет настоящий день и придет нестесненная свобода творчества, закончились явлением нестесненных творцов Сорокина и Баяна Ширянова. Оно, конечно, известно, какая материя всегда поверху плавает. А все равно неприлично. А что вы думаете об этом?