Судьба и время

Вечерний звонок Игорю Золотусскому Я не разочаровался в Солженицыне - Что такое, по-вашему, Солженицын в нашей сегодняшней жизни? Вот он вернулся в Россию, уже давно... - Все-таки это нравственная опора. Сейчас почти нет таких людей. Конечно, многие разочаровались в Солженицыне. Я - нет. - А причины разочарования? - Наверное, ожидали, что он ринется в политику, начнет менять жизнь. Но это же не дело писателя. Я думаю, что его книги и редкие появления на людях важнее. Его гражданская позиция достаточно ясна. Она - мирная. Он хочет, чтобы в России был мир. Мы, конечно, привыкли к облику Солженицына как облику мстителя. - И борца. - Мстителя все-таки. Он гений мщения. Один человек победил целое государство - таким он вошел в сознание не одного поколения людей. А сейчас он как раз не позволяет вот этому мстительному чувству, которое всегда есть в людях, увлечь себя. - Вы что-то читаете сейчас из написанного им? - Сейчас читаю "Двести лет вместе". После Лескова это, пожалуй, второе серьезное обращение к теме. - А его влияние на современную литературу? Он задает тон? - Поскольку вся современная литература сейчас антисоветская и занята в основном оплевыванием советской власти, даже если пишет о сексе или эстетизме... - Напоминает пинание мертвой собаки? - Что ж, так долго происходит расчет с прошлым. Но Солженицын, способствующий разрушению советской власти, все-таки был антисоветским советским писателем. Отрицая советскую власть, он подавал другой нравственный пример. У него был идеал. А современная нигилистская литература занята только разрушением. Поэтому они в заочном споре: Солженицын и современная российская литература. - А от чего это зависит, есть у писателя идеал или нет? Это обеспечивается масштабом личности? - Вся великая русская литература имела этот идеал. Но, если хотите, это судьба и время. Это дается свыше. Но и нарабатывается опытом жизни, страданием. Лагерь не обязателен. Гоголь же не сидел в лагере. Дело на Сенатской 14 декабря 1825 года в Петербурге стреляли Алексей ФИЛИППОВ И Брокгауз, и современные авторы датируют "дело на Сенатской площади" 14 декабря - это число назовем и мы, не делая различий между старым и новым стилями. Поземка, коченеющие в одних мундирах солдаты лейб-гвардии Московского полка (шинели остались в казармах), поднимающий упавший в снег пистолет Кюхельбекер, спотыкающиеся на льду лошади кавалергардов - что за порядки были в гвардии, если к середине декабря их еще не перековали на зимние подковы? Кавалергардский полковник Велльо вскрикивает и роняет палаш - пуля московца пробила ему локоть... О восстании декабристов написано много, и такие картинки встают перед каждым, слышащим "14 декабря", "Сенатская", "Рылеев", - верные второй, николаевской присяге солдаты, без всякого озлобления против мятежников выполняющие свой долг, падающий с седла Милорадович, хватившая в середину каре картечь. За этим не видны определившие и ближайшее, и отдаленное будущее страны детали: безжалостный идеалист Рылеев, начавший восстание без особой надежды на успех, но с твердым намерением войти в легенду, и пришедший от этого в ужас прагматик Трубецкой, искренне боявшийся напрасного кровопролития - "так вы этого хотите?!" Не виден и Николай I. Незначительный молодой человек, выделявшийся разве что упрямством, 14 декабря, по словам иностранного дипломата, превратился в героя. Император, сам ведущий на Сенатскую единственный оказавшийся под рукой батальон ("странно, что тогда нас не пристрелили"), - это уже другой Николай, тот, что лично, одним своим появлением, усмирит холерный бунт и мятеж в военных поселениях. У декабристов впереди каторжное мученичество, у него собственная драма - долгое и честное, но пропавшее всуе служение государству (Петр I из него так и не вышел) и обращенное к сыну горькое предсмертное признание: - Cдаю тебе команду не в порядке... Но интереснее всего то, что произойдет несколькими днями после 14-го, те пять дней, что продержится Черниговский полк, пока его не рассеют артиллерия и гусары. Тут бросаются в глаза безжалостно избивающие командира полка разжалованные офицеры (они стали главной действующей силой южных событий) и солдаты, стремительно превращающиеся в бессмысленную банду. Встретив на пути дроги, они устраивают танцы с покойником; перепившись, заряжают ружья свечками - Муравьев-Апостол для них уже не командир, а атаман. Здесь приоткрылось то будущее, которого боялись и Николай I, и впоследствии Победоносцев: сквозь тонкий европейский слой прорвался первобытный, разинско-пугачевский хаос. Октябрь 1917 года дал о себе знать 29 декабря 1825 года.