Исчезла казавшаяся незыблемой граница между массовой и высокой культурой, "культурное" и "социально-экономическое" ринулись навстречу друг другу. Для России ХХ века стало откровением, что искусство - это не только духовная потребность нации, а часть не столько идеологии, сколько потребительского рынка, законы которого жестче и определеннее, чем любое указание ЦК КПСС.
Словосочетание "цена вопроса" в художественной среде стало не менее могущественным, чем в ТЭКе или банковском деле. В культуре начали играть по правилам реальной экономики, "контора" сильно потеснила "сцену" (используя термины К.С. Станиславского).
Режиссура жизни увлекает больше, чем результаты творческого труда, стесненного театральной коробкой, киноэкраном или концертной площадкой. Строительство фантастических замков в эфемерном космосе искусств для многих оказалось менее увлекательно, чем освоение инвестиционных схем. Конфликт "конторы" и "сцены" из субъективного стал объективным: харизматические мастера искусств решили стать продюсерами собственного таланта, безусловно понимая, что это разные профессии. Но, как говорил классик, "груба жизнь"...
Места в творчестве достанет для всех - сегодня, при отсутствии всякой художественной конкуренции, это особенно очевидно даже при всей ограниченности финансовых ресурсов. Все-таки экономика культуры - совсем иная история, даже скорее математика. Несмотря на то, что она находится еще на этапе управления "красными директорами", этапе, который в других отраслях завершился к середине 90-х годов уже прошлого столетия. Управляющие хотят быть собственниками, а генетически завещанная социализмом система пожизненных трудовых отношений в высшей степени потворствует этим желаниям.
Это скорее просто констатация реальных фактов, которые требуют анализа и понимания, а не бессмысленного возмущения. Важно увидеть, что на самом деле происходит в культуре, и тогда станет очевидной природа многих якобы "художественных", "театральных" или "музыкальных" конфликтов и скандалов последнего времени - они преимущественно определяются (к сожалению!) социально-экономическими, а не творческими причинами. Зачастую они спровоцированы творческими неудачами, отсутствием чувства времени, небрежением к происходящему в стране. И тогда утверждение в экономической жизни кажется более простым и надежным.
Здесь опасны подмены: "доходное место" не надо путать с кафедрой, откуда, по мысли Гоголя, миру можно сказать много доброго.
Другое дело, что участники процесса, не стесняясь, демонстрируют хрупкость художественных натур и требуют особой деликатности любых критиков.
Причем речь идет не только о светлом будущем или настоящем, но и о светлом прошлом. Неслучайно методологически новаторская для российского искусства и жизнезнания книга А. Смелянского "Уходящая натура" вызвала такой дружный залп критики. Сама попытка глубинного постижения психологии выдающихся художников, житейских мотиваций их творчества, сопряжения внутренних драм с грубой реальностью бытия испуганно трактуется как этический беспредел. Такое ощущение, что это боязнь не за ушедших, а за еще живущих.
Но если мы хотим всерьез приблизиться к новому (и необходимому) пониманию реальных процессов, происходящих в культуре, имея в виду, что культура способна развиваться только в профессиональном сообществе, то без элементарной корпоративной честности просто не обойтись.
Вожделенное гражданское общество не может походить на коммунальную баню, где голая правда сопровождается битвой за недостающие шайки.