Если добавить к тому общераспространенную презупмцию насчет того, что власть злонамеренна по определению, благорасположить публику к кремлевскому начинанию оказывается совсем нелегко.
В попытках отыскать какой-то положительный смысл начинания следует: а) допустить - хотя бы в порядке бреда - что власть может руководствоваться и добросовестными мотивами; б) научиться считать до трех, перестать видеть лишь двоих участников процесса там, где их на самом деле трое. Тогда логику мероприятия можно реконструировать примерно следующим образом. С одной стороны, народ России жив и в прошедшее трудное десятилетие как-то же обустраивал свое бытие, показав способность и к самостоянью, и к ответственному поведению. Не будь этой способности, сбылись бы самые мрачные прогнозы, которыми все эти десять лет нас пугали - а мы, вопреки им, все еще почему-то живы. С другой стороны, верховная власть тоже желает своей земле благополучного и нестесненного развития, для чего необходимо полноценное взаимопонимание и взаимодействие власти и подданных. Сейчас же оно является в высшей степени неполноценным, ибо между гражданами и верховной властью стоит мощное бюрократическое средостение, которое исправно глушит и блокирует все взаимные токи. Когда стратегический перевал намертво оседлан чиновничеством, а выбивать его оттуда фронтальными атаками - это уже будет что-то вроде очередной революции с нарождением нового, еще более многочисленного чиновничества с еще худшими качествами, остается последнее средство: наладить обходной путь, произвести что-то вроде сердечного шунтирования, чтобы кровь снова могла беспрепятственно бегать по организму. Именно в обходе безнадежного чиновничьего тромба - этого третьего, забываемого участника сюжета - и заключается главный смысл мероприятия.
Но тогда вся современная гражданско-общественная терминология не вполне адекватна сути дела, ибо самый замысел есть чистой воды раннее славянофильство, 40-е гг. XIX в., ротмистр Хомяков, бр. Аксаковы etc. Необходимость восстановления утраченной органической связи между царем и землей в обход чиновничьего средостения. На языке аксаковского кружка или, если угодно, на языке нашего современника В. А. Найшуля ("другая Россия, идущая на смену России министерств и ведомств") это излагалось бы лучше.
Такой разрыв между планом выражения и планом содержания скорее всего связан с тем, что зачинатель мероприятия Г. О. Павловский изобрел велосипед. В принципе это не упрек. Общество, будучи не механизмом, но организмом, так и устроено, что велосипеды, полученные по импорту, не ездят и разваливаются, а ездят лишь велосипеды, самолично изобретенные и склепанные из подручных материалов. Упрек в другом - уж коль скоро велосипед изобретен, то можно было бы и озаботиться планом выражения, посмотрев, нет ли в библиотеках уже чего-нибудь подобного. К несчастью (школа проф. Гефтера, что поделаешь) план выражения у данного автора всегда сильно страдает. Возьмись глава ФЭП гефтеровским языком преподавать алгебру в средней школе, бедные дети поголовно свихнулись бы, еще не дойдя до квадратных уравнений - а тут материи, требующие даже несколько большей внятности.
Возможно, конечно и умолчание страха ради иудейска. Славянофилы, реакционная романтика - отдает погромом и нафталином. Но здесь можно было бы дельно возразить, что реакционная романтика до сих пор отвергалась сходу, без всякой попытки испытания. Петербургским Романовым идеи о царе и земле были как-то неинтересны, общество мечтало не об органическом единении, а об европейской конституции. Сегодня эту конституции оно имеет, и мы даже знаем как она работает, какой вес имеют партии и все прочее из области прежних мечтаний. И если петербургского Путина удалось заинтересовать реакционной романтикой на предмет хомяковского шунтирования, было бы грешно пренебрегать таким историческим шансом.