Хроника коллапса: как нефтяники пережили самый тяжелый месяц в истории
На понедельник, 6 апреля, были запланированы переговоры министров стран ОПЕК+ по мерам для стабилизации ситуации на мировом рынке нефти. Однако накануне появилась информация об их переносе на несколько дней. Между тем президент США Дональд Трамп уже заявил о скором заключении сделки между крупнейшими нефтяными производителями. Если таковая состоится, то это будет самое масштабное сокращение объемов добычи в истории. Предполагается разом убрать с рынка от 10 до 15 млн баррелей «черного золота» в сутки. Подробности — в материале «Известий».
По крайней мере для такого радикального шага есть повод. Крах соглашения ОПЕК+ около месяца назад привел к беспрецедентному эксперименту — попытке установить мировые цены на нефть на основе правил неограниченного свободного рынка, когда производители конкурируют друг с другом, отчаянно демпингуя. Даже в обычные времена такой эксперимент, вероятно, закончился бы не очень хорошо. Но сейчас снятие всех ограничений совпало с острейшим финансово-экономическим кризисом последних 12 лет и промежуточные итоги едва ли кого-то восхитят.
США
Индустрия американской сланцевой нефти в 2010-е перевернула глобальный рынок, сведя энергозависимость США от импорта углеводородов почти до нуля. Для других производителей это обернулось сырьевым кризисом 2014–2015 годов, когда цена на нефть упала почти вдвое, а в определенный момент снижалась даже втрое. Тогдашний обвал цен остановился только после заключения сделки ОПЕК+ в конце 2016 года, которая постепенно убрала с рынка около 3 млн баррелей. На тот момент она помогла и сланцевикам, которые смогли существенно увеличить свою добычу.
Уже в конце прошлого года начали появляться сигналы, что время расцвета заканчивается. Ожидалось, что хотя в 2020 году рост добычи на американских месторождениях продолжится, но его темпы резко снизятся и производство выйдет на своеобразное плато.
Но это было еще полбеды. Даже при ценах в $50–60 за баррель большинство производителей в стране были бесприбыльными, хронически генерировали отрицательный денежный поток и были в долгах как в шелках. Задолженность добывающих компаний, которую им нужно было погасить в 2020–2024 годах, составляла $86 млрд. Еще около 130 млрд были должны операторы трубопроводов, построенных в большом количестве в США по ходу сланцевого бума.
Сразу после начала эпидемии и обвала мировых фондовых рынков в марте умеренно-пессимистическое видение будущего для нефтедобывающих компаний превратилось в кошмарное. Им приходится справляться с двойным ударом: во-первых, из-за падения цен на нефть в 3–4 раза они являются безнадежно убыточными. Средняя себестоимость добычи на разных месторождениях в США составляет от $40 до $48 — без учета транспортных издержек. При этом отдельные участки и буровые могут выдавать и более дешевую нефть. Но мест, где можно было бы добывать нефть с выгодой для себя при цене $20 за баррель, на сланцевых месторождениях США просто нет. Хотя в последние годы за счет массового строительства инфраструктуры, складывания транспортных и технологических цепочек, а также роста объемов добычи себестоимость удалось несколько снизить, данный процесс не был бесконечным.
Во-вторых, кризис привел к дефициту ликвидности и исчезновению источников рефинансирования для большинства компаний. Если раньше можно было рассчитывать на то, чтобы перекредитоваться под скромный процент, сейчас и говорить об этом не стоит. Ставки по «мусорным» облигациям, к которым относятся большинство долговых бумаг небольших сланцевых компаний, взлетели к небесам, превысив 10% годовых при 4–5% до начала кризиса. На данный момент этот процент является запретительным для попыток финансироваться на открытом рынке. Едва ли стоит рассчитывать и на инвестиции со стороны нефтяных «мажоров». Крупные компании — такие как ExxonMobil — сейчас чувствуют себя немногим лучше, и последнее, о чем они думают, это о слияниях и поглощениях высокорисковых активов.
Хотя изначально ожидалось, что эффект этого двойного кризиса скажется на сланцевых компаниях через некоторое время, поскольку они застраховались от падения цен, воздействие оказалось незамедлительным. 1 апреля о банкротстве объявила Whiting Petroleum — компания, успешно пережившая нефтяной кризис 2014–2015 годов. Фирма оказалась не в состоянии погасить долги более чем на $250 млн. Это довольно крупный производитель, чья добыча составляла 125 тыс. баррелей в сутки. Стоит отметить, что четыре из последних пяти лет компания была убыточной, так что эпидемия и последовавший за ней кризис скорее подтолкнули ее к неизбежному концу.
Этот пример едва ли останется единичным долго: по оценке управляющей компании Pickering Energy, примерно 40% американских нефтегазовых бизнесов могут присоединиться к Whiting в течение ближайших двух лет. Единственным возможным ответом на кризис является безжалостное урезание капитальных расходов. Только в течение одной недели марта после объявления об отмене сделки OPEC+ и только в Техасе нефтедобытчики объявили о сокращении инвестиций на $8 млрд.
Крупнейшая нефтесервисная компания мира Halliburton прогнозирует, что к концу III квартала текущего года число буровых в Северной Америке сократится на две трети. Это будет абсолютным антирекордом: в 2015 году число буровых упало менее чем наполовину, а в 1986-м — на 60%. Стоит отметить, что сейчас США добывают куда больше нефти, чем в обоих указанных случаях, так что и общий эффект будет куда более серьезным.
Из-за острой нехватки хранилищ цены на североамериканскую нефть (кризис для США осложняется тем, что большая часть добываемой сланцевой нефти — легкая, а большинство НПЗ в Америке построены с расчетом на переработку более тяжелой и сернистой нефти из-за рубежа) местами упали ниже нуля. В такой ситуации многие компании не видят смысла продолжать добычу. Некоторые скважины — в основном новые, с высоким напором — можно остановить и через некоторое время вернуться к добыче заново без больших потерь. На более старых месторождениях восстановить добычу будет невозможно или потребует слишком больших расходов.
Понесенные потери скажутся не только на сланцевой индустрии, но и на экономике США в целом. Если в предыдущие 30–40 лет Америка выигрывала от нефтяных кризисов, приводивших к резкому падению цен, сейчас эффект как минимум смешанный.
Энергетическая независимость США и внутренний нефтяной бум имеют свою обратную сторону — необходимость поддерживать цены на приемлемом уровне. Если учитывать, что многие нефтяные компании являются донорами правящей Республиканской партии, а сотрудники, рискующие надолго остаться без работы, — ее избирателями, понять усилия Дональда Трампа по восстановлению статус-кво на мировых рынках легко.
Остальной мир
США, однако, являются не единственными пострадавшими от обвала цен и даже не факт, что главными. 20–25 долларов за баррель — гарантия того, что тяжелые убытки накроют всех производителей. В том числе и тех, кто объявил в начале марта «войну на истощение». Саудовская Аравия, до сих пор считающая себя главным игроком на рынке, рассчитывала за счет агрессивного демпинга и сочетания роста добычи и скидок захватить дополнительную долю на рынке, вытеснив с нее Россию и других игроков. Этот план, судя по всему, терпит неудачу.
Саудовцы заявили об увеличении добычи почти на 3 млн баррелей, до рекордных 12,3 млн бочек в день — но европейские НПЗ не увеличивают, а сокращают потребление аравийской нефти, даже несмотря на снижение цен. Мощности супертанкеров, где лишнюю нефть можно хранить долго даже в отсутствие покупателей, стремительно заполняются, так что отрицательные цены на нефть из арабского королевства — тоже вопрос совсем близкого будущего.
В 2014–2016 годах Саудовская Аравия довольно долго продержала высокие уровни добычи, прежде чем пойти на переговоры. На сей раз сделать это будет нелегко. Годы низких цен истощили финансовые запасы королевства, поскольку бюджет КСА сводится к балансу при $80 за баррель. Не стоит забывать и о политическом факторе: связи с новой администрацией США сейчас у Эр-Рияда гораздо крепче, чем пять лет назад, так что и давление из Вашингтона будет куда более серьезным.
Россия тоже испытывает немалые проблемы: в среднем себестоимость отечественной нефти составляет $15–18 за баррель, но эта отметка уже почти пройдена. Косвенно затруднения можно наблюдать по стремительно растущему спреду между стоимостью отечественной смеси нефти Urals и североморского эталона Brent. Если до кризиса разница была минимальной, а периодически Urals даже стоила дороже, то сейчас российская марка стоит почти на $5 дешевле. Это говорит о катастрофическом снижении спроса.
Но тяжелее всего сейчас приходится более мелким странам-производителям. Если Россия и Саудовская Аравия имеют мощные подушки безопасности в виде резервов, то у многих добывающих стран простора для отступления нет. К примеру, нефтяная индустрия Мексики может работать в прибыль только при $55 за баррель.
В Алжире угроза финансового кризиса витала еще до обвала цен. За последние три года золотовалютные резервы страны рухнули с $97 млрд до $62 млрд, близко к опасной для финансовой системы страны границы.
ОПЕК выделила в своих рядах «хлипкую шестерку», в которую помимо Алжира вошли Иран, Нигерия, Ангола, Венесуэла и Ливия. Если две последние и так находятся в стадии вялотекущей гражданской войны, то остальные при сохранении текущих трендов могут познакомиться с таким явлением в ближайшем будущем.
Сложившаяся экстраординарная ситуация вынуждает всех игроков искать какой-то компромисс. Согласно предложению Трампа, производители должны сократить добычу на 10 млн баррелей в день по сравнению с докризисными временами.
Этот план упирается в ряд проблем. Саудовская Аравия хочет, чтобы основную тяжесть сокращений взяли на себя на сей раз другие нефтедобывающие державы. В России многие полагают, что в разгар эпидемии снижение добычи не даст необходимого эффекта и предложение в любом случае перевесит спрос. Наконец, если такое соглашение будет заключено с участием США, оно, возможно, будет противоречить американскому антимонопольному законодательству. Без участия же Америки такие действия предпринимать совершенно бессмысленно.
В то же время, если США по факту присоединятся к картелю нефтедобывающих стран, пусть даже и в статусе ассоциированного члена, то это будет означать настоящий переворот в мировой экономике и даже геополитике. Такие тектонические сдвиги совершаются, как правило, с большим трудом.