«МАГАТЭ не может иметь мнения по политическим процессам вокруг отдельных стран»
Встреча представителей МАГАТЭ с руководством Ирана может состояться в ближайшее время в Вене. Об этом в интервью «Известиям» заявил новый генеральный директор организации Рафаэль Мариано Гросси. Он подчеркнул: агентство никогда не прерывало технических контактов с Тегераном и намерено и дальше выстраивать с ним «здоровые и конструктивные отношения». Также дипломат объяснил, стоит ли МАГАТЭ ждать реформ, аналогичных тем, что происходят в Организации по запрещению химического оружия (ОЗХО), поделился, при каких условиях агентство начнет сотрудничать с КНДР, и рассказал, как руководство агентства оценивает вклад России в его работу.
— Учитывая, что уже в январе Тегеран намерен сделать пятый шаг на пути сокращения своих обязательств по Совместному всеобъемлющему плану действий (СВПД), как МАГАТЭ намерено взаимодействовать с Ираном по его ядерной программе?
— Я бы сказал, что мои отношения с Исламской Республикой Иран (ИРИ) не зависят от того, что произойдет в январе. Подчеркну: у агентства, которое я возглавляю, есть определенный мандат в отношении Ирана, и мы должны действовать в соответствии с ним. Поэтому наша задача — выстроить здоровые и конструктивные отношения с Тегераном. Надеюсь, что очень скоро нам удастся встретиться с ними и начать работать напрямую. Безусловно, у нас сохраняются контакты на техническом уровне — мы никогда не прерывали этих контактов.
— Обсуждается ли проведение переговоров с руководством Ирана на высшем уровне?
— Да, у нас, возможно, скоро произойдет встреча в Вене.
— В сентябре 2019 года премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху заявил, что у Ирана есть секретный объект, на котором ведется создание ядерного оружия. С этим обвинением он выступает уже не в первый раз. Направлял ли Израиль соответствующую доказательную информацию в МАГАТЭ? Если да, то как ее рассмотрели в организации?
— У агентства есть своя информация, которая поступает через собственные каналы. Всё это происходит в рамках мандата организации, о котором я уже говорил. Когда мы получаем какие-либо дополнительные данные, которые, на наш взгляд, релевантны, мы детально их изучаем. Безусловно, мы прислушиваемся к тому, что говорят мировые лидеры, но это не моя прямая обязанность.
— То есть, если какая-либо страна предоставляет МАГАТЭ информацию о том, что, к примеру, в Иране приступили к разработке ядерного оружия, агентство имеет право не принимать в расчет эту информацию?
— МАГАТЭ не обязано принимать какую-либо информацию. У нас есть очень крепкая и профессиональная система проверки данных, которые к нам поступают. И мы не подходим к этому процессу легкомысленно. Данные проходят через очень серьезную систему гарантий, протоколов и процессов, и мы анализируем информацию лишь тогда, когда она релевантна. Если мы пришли к выводу, что она действительно уместна, тогда мы обсуждаем этот вопрос с рассматриваемой страной.
— Недавно инспекторы МАГАТЭ обнаружили на одном из объектов в Иране — что это, не уточняется — уран антропогенного происхождения. Агентство уже уведомило о находке Совет Безопасности ООН?
— Процедуры в нашей организации построены несколько иначе. Мы информируем совет управляющих (наряду с генеральной конференцией стран-членов один из двух руководящих органов МАГАТЭ. — «Известия»). Когда мы устанавливаем, что информация достойна рассмотрения, мы передаем ее в этот орган, и уже он может решить, что эти данные должны быть переданы в Совбез ООН. Это не входит в мандат гендиректора — я просто не могу перепрыгнуть через головы совета управляющих.
— Получается, сейчас этот доклад обсуждается в совете управляющих?
— Эта информация передана в его распоряжение. Не совсем корректно говорить, что она там обсуждается.
— Таким образом, будущее этого доклада вам неизвестно.
— Речь даже не о судьбе этого документа. Мы периодически докладываем совету управляющих о положении вещей в ИРИ, потому что у нас есть соответствующий мандат. Как только мы это делаем, государства-члены могут задать нам вопросы, обратиться за разъяснениями. Но что потом происходит с этой информацией, находится в компетенции членов совета. Именно они могут постановить, какие шаги необходимо предпринять.
— В ходе своей первой пресс-конференции вы сказали, что ваша главная цель — работать решительно, справедливо и независимо. Сталкивается ли организация с какой-либо формой давления — от государств-участников либо от внешних игроков?
— Думаю, люди со своих позиций могут по-разному называть разные вещи. Я со своей стороны не знаю, есть ли такое давление или нет. Мы делаем свою работу и не беспокоимся о таких вещах. Некоторые могут воспринять даже простой диалог как элемент воздействия. На мой взгляд, что важно для мирового сообщества — так это чтобы глава организации ни в коем случае не подвергался никакому давлению.
— Говоря о создании СВПД, ваш предшественник Юкия Амано подчеркивал: работа велась на двух независимых треках — политическом (переговоры «шестерки» с Ираном) и техническом (по линии МАГАТЭ). Учитывая, что сейчас существование этого договора находится под вопросом, насколько целесообразно сохранять такой подход?
— Это одна из характеристик работы. Я знаю, что есть и другие. Но я сказал — и сейчас повторюсь — моя обязанность заключается в том, чтобы выполнять мандат, который я получил от государств-членов в совете управляющих. Я не включаюсь в какую-либо политическую аналитику, поскольку не должен этого делать. Моя задача инспектировать и предельно четко докладывать о состоянии дел — это моя работа и именно это делает МАГАТЭ незаменимым.
— Вы уже не раз упомянули слово «мандат». Сейчас мы видим, как другая международная организация — ОЗХО — проходит через фундаментальную реформу: часть государств-членов настояли на расширении ее мандата. Теперь ОЗХО будет не просто проводить инспекции, но и называть виновных в химических атаках. Критики этой реформы — в числе которых активно выступает Москва — говорят о политизации работы этой структуры. Не произойдет ли подобное «расширение мандата» и в МАГАТЭ?
— Вовсе нет. Я не думаю, что существует какая-либо вероятность, что устав и обязательства в отношении гарантий МАГАТЭ будут изменены подобным образом. Другое дело, когда мы говорим о расширении диапазона действий МАГАТЭ — и здесь я отхожу от темы гарантий — на посту генерального директора я планирую активно работать в целом ряде областей, на которые распространяется мандат организации. Так, я буду активнее действовать в сфере атомной энергии, ядерной безопасности и сотрудничества. Но говоря о мандате агентства в сфере инспекций, скажу: то, что вы сегодня видите в МАГАТЭ, вы будете наблюдать и в будущем.
— Вы как генеральный директор организации можете гарантировать, что подобной реформы в МАГАТЭ не произойдет?
— Если вы ставите вопрос таким образом, то решение остается за странами — членами агентства, если они захотят внести какие-либо изменения. Позвольте напомнить, что в своем примере вы говорите об организации, взаимодействующей с запрещенным, но тем не менее используемым видом оружия. Ядерное же оружие не используется.
Хотя то, что происходит в Гааге, не входит в сферу моей компетенции, но я уважаю ОЗХО и являюсь ее ветераном. Подчеркну: это другой мандат, абсолютно иная ситуация, поэтому не думаю, что ситуации в этих двух организациях можно сравнивать.
— Вы сказали, что намерены активнее действовать и на других направлениях. Уже намечены первые шаги?
— Мы планируем активнее действовать в сфере атомной энергетики, где Россия, кстати, имеет очень сильные позиции. Помогать странам, которые развивают свои ядерные программы, оказывать необходимую поддержку и давать советы, взаимодействовать с государствами, которые только-только начали работать с атомной энергией. Также в свете угрозы ядерного терроризма считаю важным работать в направлении ядерной безопасности на техническом уровне, в том числе и по мирному использованию атома в целом ряде сфер — от медицины до продовольственного сектора.
— В ноябре на конференции в Нью-Йорке страны наконец начали обсуждать создание на Ближнем Востоке зоны, свободной от оружия массового уничтожения (ЗСОМУ). С момента, как впервые прозвучала эта идея, прошло почти 25 лет. Как вы оцениваете перспективы создания ЗСОМУ, особенно учитывая, что такие страны, как Израиль и США, в переговорах участвовать отказались?
— Мои оценки ограничиваются потенциальным включением МАГАТЭ в работу этой ЗСОМУ. В прошлом эта тема обсуждалась в агентстве на случай, если бы было достигнуто соответствующее соглашение, в котором МАГАТЭ была бы отведена определенная роль. Но, как вам известно, такой документ разработан не был, поэтому и сказать на этот счет нам нечего. Всё зависит от стран, вовлеченных в его разработку. МАГАТЭ не может и не должно иметь мнения по политическим процессам вокруг отдельных стран. Как только будет соглашение, в котором будут расписаны обязанности агентства, мы сможем говорить о конкретных шагах.
— К слову, как сегодня МАГАТЭ взаимодействует с Израилем?
— Израиль — государство — участник МАГАТЭ. У нас есть особое соглашение о гарантиях, которое применимо к определенному объекту в стране, куда ездят наши инспекторы. Мы поддерживаем контакты на других уровнях, которые имеют отношение к работе агентства.
— Как на это сотрудничество влияет тот факт, что Израиль, вероятно, входит в клуб ядерных держав?
— Мы действуем на основании той информации, которую получаем от Израиля, и не можем спекулировать на эту тему.
— В 2013 году Юкия Амано сказал, что ситуация вокруг ядерной программы КНДР опаснее, чем то, что происходит вокруг иранских разработок. Согласны ли вы с этим утверждением?
— Не думаю, что с моей стороны было бы приемлемо соглашаться или не соглашаться со словами моего предшественника. Но я могу вам сказать, что когда речь заходит об Иране, всему мировому сообществу понятно, что мы вовлечены в это досье. С КНДР совсем другая история — программа этой страны скрыта от каких-либо проверок и мониторингов уже на протяжении десяти лет. Наши инспекторы были высланы из КНДР. Но мы готовы вернуться в эту страну, как только будет заключено политическое соглашение. В мировом сообществе есть ожидание, что Вашингтон и Пхеньян таких договоренностей достигнут (представители КНДР уже заявили, что стране не нужны переговоры с США и денуклеаризация снята с повестки дня. По данным СМИ, 7 декабря Пхеньян провел «успешные испытания на полигоне Сохэ». — «Известия»). Как только это произойдет, мы готовы вернуться в КНДР с инспекциями.
— Вы как-то взаимодействуете сейчас с представителями КНДР?
— Они на меня еще не выходили.
— Как сегодня МАГАТЭ получает данные о ядерной программе Пхеньяна?
— Есть много доступной информации на этот счет. Мы периодически докладываем ее совету управляющих. Есть съемки со спутников и другие способы получения этой информации. Но, конечно, без доступа на места нельзя верифицировать все эти данные, а нам это необходимо.
— Политическое соглашение должны заключить обязательно США и КНДР или же возможно подключение других участников?
— Это должны сказать заинтересованные страны, а не я. Если КНДР согласится, я полагаю, это будет актуально — в конце концов речь идет об инспекциях в их стране, а потому они и вправе выбирать себе собеседников. Поэтому не мне утверждать, с кем им следует говорить.
— Как вы оцениваете степень участия России в работе организации?
— Превосходно. С Российской Федерацией у нас выстроены отношения на различных уровнях. Сотрудничаем через дипломатические каналы — в частности, у нас очень хорошие контакты с Михаилом Ульяновым (постоянный представитель РФ при международных организациях в Вене. — «Известия»). Также мы выстроили конструктивные отношения с «Росатомом», который сегодня один из ведущих, если не ведущий, поставщик атомных реакторов. Они активно вовлечены во все сферы нашей деятельности, поэтому я очень рад такому уровню взаимодействия и, будучи на посту гендиректора МАГАТЭ, надеюсь развивать его еще активнее.
— У вас есть планы посетить Россию с визитом?
— Да. Я был удостоен чести получить сообщение от президента Путина в связи с моим избранием на должность генерального директора. Мне было приятно получить это поздравление. Также я получил приглашение посетить Россию в скором времени. Сейчас мы работаем над этим, и я полагаю, что в течение нескольких недель или, возможно, в следующем месяце я приеду в Москву.