7 ноября исполняется 110 лет со дня рождения Антонины Коптяевой. Сегодня она и ее произведения, кажется, совершенно забыты, впрочем, как и абсолютного большинства советских писателей. Справедливо ли? Об этом и хочется поговорить.
На стеллаже нашей домашней библиотеки стояли шесть томов ее собрания сочинений. Ярко-красные, броские книги. В первом же томе я обнаружил роман с притягательным, полублатным таким названием «Фарт» и, конечно, клюнул. Было мне тогда лет 12, читателем я был неискушенным, с жадностью поглощал почти всё, что попадалось.
Роман повествовал о дальневосточных старателях. Много диалогов, диковинные названия местностей, подробности добычи золота — в общем, мне понравилось, и я двинулся дальше по шеститомнику. Романы и повести про врачей, нефтяников, снова старателей. Забайкалье, Сахалин, Тобольск, Татария, Оренбург…
Просматривая недавно книги Коптяевой, я увидел, что это проза не высшего уровня. Скорее беллетристика. Советская. Беллетристику у нас принято принижать, считать вторым сортом литературы, а то и вовсе мусором. Нет, это не мусор — беллетристика полезна. В подтверждение своего мнения сошлюсь на слова Дмитрия Писарева из статьи «Образованная толпа»:
«…На нашей беллетристике лежат такие важные обязанности, которые не могут быть выполнены за нее никакою другою отраслью литературы… Одна беллетристика и с нею вместе ее неразлучная спутница, литературная критика, могут пускать в обращение такие идеи, которые для пользы и успешного развития нации должны становиться общим достоянием всей читающей массы. Только беллетристика и литературная критика могут указывать обществу на те многочисленные пробелы, которые бросаются в глаза каждому мыслящему наблюдателю в так называемом общем образовании. Пополнять эти пробелы — дело строгой науки. Но направлять внимание общества на те пункты, где необходимы знания и где их не имеется в наличности, — это может делать только самая распространенная и общедоступная отрасль литературы».
Полтора века назад, когда жил Писарев, не было разграничения между настоящей прозой и беллетристикой — вся художественная литература подпадала под «беллетристику». Но интересно, что о ней критик заговорил в статье не о произведениях, скажем, Достоевского или Льва Толстого, а ныне опять же прочно забытого — как писателя — Феофила Толстого. Стоит отыскать его роман «Болезни воли» или повесть «Ольга» и убедиться, что он писал именно беллетристику. Но полезную, призванную сделать человека лучше.
Четких критериев настоящей прозы и беллетристики не найдено. И слава богу. Оценка художественного произведения вообще дело субъективное, даже порой иррациональное. В этом и тайна искусства — нет канонов, шаблонов, клише.
В любой литературе процентов восемьдесят произведений и их авторов быстро уходят в небытие. Русской литературе, и особенно русской литературе советского периода, не повезло, пожалуй, больше всего. В начале 1990-х отсеялось, сдалось в архив или вовсе выбросилось на свалку много талантливого, нужного, но подпавшего под определение «социалистический реализм». Им тогда, лет 30 назад, клеймили и умерших, и живых, обзывали их «совписами» и сбрасывали с парохода современности.
В последние годы мне стало интересно читать книги советских писателей 1940–1970-х. Это крепкая, свежая и светлая литература. Конечно, не всё изданное было действительно талантливым, но если сравнивать с нынешним временем… Нет, сегодня русская проза переживает подъем. Это, может быть, не так очевидно — современникам всегда кажется, что они живут в период упадка. Но в литературе 2000–2010-х упадка нет. Проблема в другом: современная русская проза — по большей части очень красивые безделушки. Они радуют глаз, но не приносят никакой реальной пользы. Проза так называемого социалистического реализма, большого стиля была, может быть, менее красивой, зато полезной. Во многом она создавала поколения, которые построили всё то, чем мы пользуемся, в чем живем до сих пор. Не самый плохой из миров построен, надо признать.
Впрочем, после того как я довольно подробно познакомился с литературой того времени, сам термин «социалистический реализм» для меня размылся. Я не увидел ни одного стопроцентно подходящего под его принципы произведения. Не увидел и бесконфликтности в литературе. Везде что-то происходит. Теперь задаюсь вопросом: «А был ли реально этот монстр по имени Соцреализм?»
Не так давно мы с одним писателем, моим сверстником, заговорили о романе Леонида Леонова «Русский лес», до сих пор считающемся образцом соцреализма, воплощением тягомотины. И он признался, что самое яркое впечатление от книги — молодежь, готовая на всё ради страны. Работать, стараться, учиться, сражаться. Сейчас это поражает. Мои ощущения схожи. И от «Русского леса», и от «Ивана Ивановича» Коптяевой, и от многих других произведений советского времени.
Есть расхожее мнение: произведение литературы имеет срок годности. С одной стороны, правильно. С другой — годность зависит от условий хранения. Мы бережно храним, скажем, творчество Платонова, Паустовского, Казакова, Шукшина, Солженицына, Трифонова, еще десятка писателей. Пишем о них статьи, диссертации, монографии, переиздаем книги. А многие не менее талантливые и нужные забыты, срок годности их книг кем-то признан истекшим. Несправедливо как-то получается.
Автор — писатель, лауреат премии правительства РФ и «Большой книги»
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
