Любой закон, каким бы он ни был, проверяется практикой. Нынешний закон о либерализации наказания за «лайки и репосты» уже до своего принятия принес реальные результаты. Я получаю огромное количество писем от людей, которые столкнулись с зачастую безобразной правоприменительной практикой по 282-й и 280-й статьям УК РФ. Сейчас эти люди говорят, что стало легче дышать. Они ощутили себя более защищенными, а самое главное, уголовные дела, возбужденные против них, разваливаются.
Сразу же, как только президент внес инициативу по изменению и смягчению антиэкстремистского законодательства, по всей стране начали закрываться дела, возбужденные в отношении так называемых экстремистов. В основном это просто молодые блогеры: кто-то где-то лайкнул, репостнул, вывесил соответствующий мемчик, разместил какую-то песенку у себя в плейлисте «ВКонтакте».
Их выбирали «методом тыка». Например, 100 тыс. человек репостнули неполиткорректную и зачастую дурновкусную картинку. Но в отдельно взятом городе — Бийске Алтайского края — приходят к конкретно взятой девчонке, которая была одной из репостнувших. И для отчетности превращают ее в жертву обвинения.
С этой темой я столкнулся еще до своего депутатства просто как пишущий человек. Преследования коснулись многих моих знакомых литераторов — их таскали на допросы. По какому-нибудь доносу могли вызвать и сообщить, что возбуждено уголовное дело.
Как мне недавно рассказал один из обвиняемых по 282-й, следователь ему заявил: «Мы друг к другу больше претензий не имеем — давай твое дело закроем. Главное, и ты меня ни в чем не обвиняй». Что это — правовая коллизия? Едва ли. Но это точно лучше, чем фабрикация дел и поломанные судьбы.
О них мне хотелось бы сказать подробнее. Ведь до этого практически к любому из десятков миллионов человек, которые пользуются интернетом, можно было заявиться даже спустя энное количество лет после публикации и объявить, что этот гражданин — преступник. Более того, таковыми назначали во внесудебном порядке, зачисляя так называемых экстремистов в единую базу опасных личностей, где экстремисты и террористы мешались в кучу. Получалось, что реальные преступники, которые убивают людей, оказывались в одном списке с обычными подростками, разместившими в Сети какую-то не ту карикатуру или песню. Я очень рассчитываю, что теперь значительно снизится число уголовных дел за репосты.
Кроме всего прочего, должен снизиться и интерес правоохранительных органов к подобным историям. Ведь им уже будет не так интересно тщательно выискивать экстремизм на пустом месте, поскольку пропадает мотивация — раньше был фактор отчетности, своего рода «показатель удоев». Можно было рапортовать о раскрытых делах, выявленных опасных смутьянах. Когда уголовный аспект пропадает для тех, кто обвиняется впервые, то и стимул фабриковать дела и выдумывать преступников на ровном месте тоже улетучивается.
Мне кажется, что и люди, которые столкнутся с административным наказанием, будут уже аккуратнее, понимая опасность, которая им может грозить. Но это не отменяет моих претензий в целом к нашей правоприменительной практике и 282-й статье.
Думаю, что и другие изменения законодательства в этой сфере рано или поздно произойдут. Например, так называемое экстремистское сообщество — очень расплывчатое понятие, под которое можно притянуть любую группу, которая собирается за бутылкой на троих и ругает установившиеся порядки. Разжигание социальной розни. Все — от лекаря до пекаря, включая депутатов, все социальные группы, о которых ты неуважительно высказался в связи с их работой, не устроившей тебя, — могут обидеться, и в итоге ты станешь экстремистом.
Я рад, что в итоге общество услышано. Для меня было принципиально важно выступить на «Прямой линии» президента России, задать вопрос, с которым ко мне обращались и обращаются сотни людей со всей страны: и обвиняемые, и их родственники — все те, кто попал под каток так называемого антиэкстремистского законодательства.
В отношении этих ребят теперь наконец-то должен восторжествовать здравый смысл. Чтобы он торжествовал, я продолжаю тщательнейшим образом отслеживать всё происходящее и призываю писать мне как депутату Государственной думы о подобных историях.
Что еще хорошо: этот закон имеет обратную силу. Это значит, что люди, которые сели или были привлечены за свои репосты, мемчики и песенки, теперь могут смыть, казалось бы, несмываемую печать. Это тавро судимости, татуировка «уголовника» теперь легко снимается.
Я рад, что Совет по правам человека при президенте продолжает выступать за корректировку этой статьи. Я полагаю, что надо продолжать тщательнейшим образом отслеживать правоприменительную практику. Вопрос «А судьи кто?» остается сквозным для нашего общества, и дальнейшие вопросы: «А эксперты кто? А обвинители кто?» — по-прежнему актуальны, как и при жизни Александра Грибоедова, так и сейчас.
Автор — писатель, депутат Государственной думы
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
