«Востребованность выпускников — критерий качества образования»
Во Владивостоке 11 сентября открылся IV Восточный экономический форум — одна из главных деловых и политических площадок на национальном и международном уровнях. В его работе принимают участие в том числе и руководители ключевых российских министерств и ведомств. В интервью МИЦ «Известия» заместитель министра науки и высшего образования Марина Боровская рассказала, с чем связаны реформы в сфере науки и образования, как педагоги относятся к клиповому мышлению у подростков и возможно ли в России возвращение к системе распределения после вузов.
— Было одно ведомство, теперь их два — Министерство науки и высшего образования и Министерство просвещения, зачем это было сделано?
— Прежде всего, мне приятно, что у нас сегодня есть возможность обменяться мнениями. Вы знаете, необходимость структурных изменений возникает в зависимости от того, какие цели и задачи ставят перед системой. Сегодня на государственном уровне и правительством, и президентом акцент делается на развитии науки. Именно исходя из этого посыла сегодня развивается и высшее образование. В течение предыдущих лет модернизации мы постарались вложить в систему высшей школы много идей, связанных с развитием именно научных проектов, и сегодня в науке ждут появления новых технологий и новых решений.
Как раз на это и ориентирована система высшего образования, и мы надеемся, что сегодня она сможет поддержать индустриальные компании, индустриальных партнеров и обеспечить хорошую базовую научную подготовку специалистов.
— Если рассуждать с точки зрения обывателя, то можно сказать, что одно министерство занимается высшим образованием, другое — просвещения — образованием школьным. Я правильно понимаю?
— Да.
— Но ведь эти системы взаимосвязаны — например, в тех же университетах есть какие-то колледжи, школы, может быть, какое-то среднее образование там получают, как это можно разделить?
— Конечно, система высшего образования устроена таким образом, что в нее встроены все уровни. Больше того, в ней есть и дошкольные учреждения, которые занимаются содержанием деток аспирантов и молодых ученых, работающих в университетах. Но тут важно сказать, что миссия Министерства просвещения сегодня заключается в том, чтобы поддержать и педагогической профиль, и смену технологий в области подготовки сегодняшних школьников. Поддержать и серьезно поработать на повышение качества подготовки молодых ребят, маленьких детей, чтобы соотнести между собой все уровни подготовки.
Подготовка детей к школьной системе обучения с помощью учебного экрана в детском саду
— Какие элементы здесь требуют особого внимания?
— Например, у нас не до конца выстроена система дошкольной подготовки. Между тем она уже несколько лет стала одним из полноправных уровней образования, и нам хочется, чтобы дети понимали, как выстроена система, чтобы появились педагоги и сопровождающие специалисты — логопеды, психологи, — которые бы помогали деткам на уровне дошкольного образования. При этом сама школа тоже становится сложной, мы понимаем, что она требует отдельного внимания. Нам очень важно, чтобы подготовка детей на этом уровне уже сегодня сопровождалась определенной предпрофессиональной ориентацией. Чтобы ребята понимали, какие сегодня существуют технологии, какие новые профессии их ожидают, как они могут выстроить траектории своего развития в школах. И, безусловно, для этого нужны сильные, хорошие, грамотные кадры.
— Правильно ли я понимаю, что этот сложный путь — часть того самого национального проекта образования?
— Да, конечно. Сегодня у нас два национальных проекта. Собственно, всего в стране их намного больше, и мы задействованы практически во всех. Но есть два проекта, в которых мы принимаем участие непосредственно. Это национальный проект образования, которые мы сегодня формируем совместно с Министерством просвещения, — головной оператор ведет этот проект, а мы его сопровождаем. И второй национальный проект — это наука, где мы являемся основным оператором. Плюс есть еще проект, связанный с развитием цифровой экономики, где мы тоже заняты подготовкой кадров.
— Президент поручил добиться, чтобы в ближайшие шесть лет Россия вошла в пятерку технологических стран. Как вы считаете, возможно ли это? По финансированию наша страна входит в десятку, по количеству публикаций в научных журналах мы занимаем 11-е место. Казалось бы, до пятой строчки еще далеко, что вы собираетесь предпринимать?
— Знаете, тот процесс модернизации, который идет сегодня, настроил высшую школу и академический институт на этот путь развития. И даже то объединение в едином министерстве науки научных, академических институтов и организаций, связанных с высшим образованием, указывает на то, что наука у нас является сегодня серьезным партнером в части подготовки кадров. Мы хотим, чтобы исследователи, которые сегодня учатся в университетах, активно выбирали в качестве места работы академические институты. И нас интересует наставничество, которое там сегодня могут организовать профессора и академики.
Ученики на уроке по информатике в московском лицее
— Я прошу прощения, но, готовясь к интервью с вами, обратила внимание на критику как раз со стороны так называемой старой научной школы. Ее представители спрашивают — если стоит цель довести количество молодых ученых до 56%, то что же будет с нами? Конечно, с их стороны возникает отторжение таких целей, потому что они говорят: «Мы же работали, всё знаем, всё умеем». Эта их позиция насколько справедлива?
— Я представляю себе волнение коллег-академиков и знаю о критике со стороны академических институтов, но мне кажется, что все-таки по большей части волнение является напрасным. Потому что институт наставничества, институт сопровождения, институт организации научных исследования — это институт, который сегодня структурно необходим для подготовки исследователей. И нам важно, чтобы взаимодействие между академическим институтом и высшей школой возникало уже на ранних этапах, когда мы готовим этих исследователей. Когда молодой человек выбирает решает войти в научно-исследовательское сообщество, он должен понимать, как устроены научные исследования, как строятся организация, работа лабораторий, публикации. На какие индикаторы ему нужно ориентироваться. И вот для того, чтобы всё это сложилось, нужен институт наставничества. И в последние 10–12 лет, наверное, у нас стало складываться впечатление, что без института наставничества и сопровождения нам академическую науку поддержать будет трудно. Поэтому тут мы рассчитываем как раз на опыт старшего поколения.
— Но любой технологический прорыв предусматривает смену парадигмы мышления. Для того чтобы появилась своя Силиконовая долина, свои высокотехнологичные компании, необходимы ученые, у которых мозг работает по-другому. А любая замкнутая система занимается самовоспроизводством, и это далеко не всегда хорошо. Как найти баланс, взять лучшее от старой школы, но при этом создать нечто новое? Нужна ли реформа, в том числе и высшего образования?
— Вы знаете, я буду настаивать на том, что речь должна идти не о реформе, а о модернизации. Потому что процесс модернизации — это непрерывный процесс, мы набираем молодых людей в одних экономических условиях, а выпускаем через 4 года или 6 лет в других экономических условиях. Там уже другие требования, потребности, другие задачи. И наша задача — всё время угадывать, какие потребности возникнут и что с ними будет происходить через какой-то определенный период времени. Поэтому модернизация для нас — постоянный процесс развития любого университета, любой научной организации. Важно, чтобы этот процесс не замыкался на руководстве, чтобы он был синхронизирован с каждым профессором, с каждым ученым, с людьми, которые заняты непосредственно подготовкой кадров. Когда эта синхронизация есть, тогда каждый профессор, доцент понимает, что он работает с молодыми людьми, которые дальше будут продвигать и бренд университета, и его персональный бренд, потому что он вкладывает в них свое знание, и ему важно, как это знание будет работать дальше. Вот когда эта цепочка выстраивается, то и академический институт получает ребят не оторванных от корней, он получает единую систему. То, что новые знания сегодня являются признаком движения системы, создания технологий, фундаментальной науки, — это тоже важно. Это безусловно, и здесь задача молодых людей — как раз новые знания для себя аккумулировать.
— Что-нибудь делается в этом направлении?
— У нас есть для этого целый ряд проектов. В том числе по созданию лабораторий с участием зарубежных ученых. При этом сегодня многие из зарубежных ученых — это наши же соотечественники, в разное время выехавшие из страны и создавшие там свои лаборатории. Теперь они активно приезжают в Россию и готовы делиться своими технологическими знаниями. Но процент подготовки прикладной и фундаментальной науки, создание базовых знаний, на которых строятся следующие уже уровни исследований, в нашем университетском сообществе сегодня достаточно хорошо представлены. Нам важно не потерять эту платформу и одновременно сопроводить ее новыми инструментами, новыми решениями.
Преподаватель в аудитории перед началом единого государственного экзамена по математике
— Как вы считаете, в продолжение нашего разговора, возможна ли успешная кооперация бизнеса и университета? Вообще кто сейчас основной заказчик науки и высшего образования — государство или бизнес?
— Государство выполняет свою миссию как гарант конституционных прав, и в том числе государство определяет потребность в знаниях и навыках молодых людей, которые будут востребованы в экономике. Но сегодня очень активно — в последние годы мы видим это действительно неплохо — растет такая форма сотрудничества, как появление целевых образовательных программ.
Это как раз хороший заказ, который бизнес-партнеры стали формировать для образовательных учреждений. Такие программы сегодня занимают где-то 25–30% в подготовке специалистов, которых мы выпускаем из учреждений высшей школы. Задача их подготовки заключается в том, что в рамках самой образовательной программы мы можем учесть какие-то доработки и сделать какие-то курсы, которые ориентированы на практику и на конкретную компанию.
— А эти компании-партнеры умеют правильно просчитывать свое будущее?
— Это сложный процесс, потому что стратегии развития, рассчитанные на пять лет и более, мы видим только где-то примерно у 3% крупных компаний, которые сегодня существуют на российском рынке.
— То есть правильно ли я понимаю, что из 30% таких компаний, участвующих в подготовке специалистов, условно говоря, лишь 3% могут своим студентам гарантировать будущее?
— Как раз остальные 30% надеются, что, получив доступ к корректировке программ учебных планов, они в том числе таким образом смогут обеспечить себе развитие в будущем.
Абитуриенты на консультации с сотрудником приемной комиссии в корпусе гуманитарных факультетов Московского педагогического государственного университета
— То есть это обоюдовыгодный процесс.
— Конечно. Вот сейчас, мне кажется, наступило уже великолепное время, когда партнеры стали понимать, что закупка оборудования — это не есть успех. Если это оборудование не включено и не используется на 80% загрузки, то успеха не будет. А успех загрузки в том, что молодые люди как раз ориентированы на технологический запуск этого оборудования. Они сегодня активно обслуживают эти бизнесы, даже находясь еще в университете, обучаясь в университетах. Поэтому мне кажется, что это растущая тенденция, и мы каждый год видим всё больше и больше интерес партнеров к этому.
— Здесь возникает другой вопрос. Вы сказали, что государство — это гарант. Государство как гарант в праве ли требовать от выпускников обязательного распределения? Я знаю, что этот спор продолжается уже несколько лет и сначала говорили о медицине, о необходимости обязательного распределения, потому что проблема, например, врачей, особенно в регионах, — одна из ключевых. Ваше мнение как ректора в недалеком прошлом и как чиновника сейчас — должно ли быть обязательное распределение после вуза?
— Здесь мое мнение во всех ипостасях совпадает: вернуться к системе обязательного распределения невозможно. Но нужно вернуться к ответственности вуза при заказе на подготовку специалистов на предмет его полной востребованности, то есть когда вуз формирует заявку, это касается всей подготовки, контрактной или возможности государственного финансирования. В любом случае, когда вуз заказывает себе 100 инженеров и 100 психологов, он должен точно понимать, где эти ребята будут востребованы. Востребованность выпускников — это критерий качества образования. Мы в том числе и на это смотрим, когда оцениваем общий уровень. Качество отбора — первый критерий: чем выше требования закладывает университет, тем выше его возможности в передаче образовательных знаний и, соответственно, на более высокий процент он будет ориентирован и при востребованности кадров. Во-вторых — уровень самой программы и технологий, которые там используются. И третий критерий — трудоустройство. Хорошо, если выпускников хотят получить компании высокотехнологичные или работающие в разных секторах экономики, если за ними стоит очередь. И это ответственность университета.
— Здесь же, на мой взгляд, нужно еще обсудить ответственность самих студентов — тех, которые получают высшее образование, но не работают по специальности. Тем самым занимая, например, чье-то место, квоту, просто ради получения диплома.
— Да, эта проблема тоже имеет место быть, мы ее периодически обсуждаем. И понимаем, что востребованность, двухуровневая система образования сегодня позволила нам дать возможность молодым людям, во-первых, выстраивать свою индивидуальную траекторию, а, во-вторых, корректировать свой выбор на нескольких уровнях. Человек поступил на бакалавриат, заканчивая его, он понимает, что это интересно, но ему не до конца понятно, найдет ли он себя на рынке труда. Если молодой человек выходит, потом он может поменять свою специализацию. У нас есть исследование, согласно которому, если бакалавр не поступает сразу в магистратуру, а уходит на какой-то период поработать, то, как правило, позднее этот человек поступает в магистратуру по другому профилю. Например, меняет профиль с естественно-научного направления на гуманитарное образование, журналистику. У нас очень много ребят, которые закончили бакалавриат естественно-научный или инженерный, а в магистратуре начали изучать журналистику.
Студенты на занятиях в Южно-Уральском государственном аграрном университете
— А высшего образования много не бывает? Я имею в виду невероятное количество вузов, которые существуют в нашей стране, и совершенно четкую общественную парадигму: «Без высшего образования у тебя будущего нет».
— Образования не бывает много вообще, в принципе.
— Но всегда ли для этого нужен диплом?
— Вы знаете, здесь зависит от того, чего хочет рынок труда. Хочет ли рынок труда спросить, есть ли у тебя, допустим, соответствующее образование, чтобы заниматься массажем.
— Мне кажется, до сих пор в некоторых компаниях требуют высшее образование, даже у девушек на ресепшн.
— Значит, наверное, они хотят доверить им функции, которые шире прямых секретарских функций. Например, ведение трудовых книжек, подготовку докладов, сообщений и т.д. Работодатель формулирует свои требования в зависимости от того, что он хочет вложить в понимание этой профессии. Другое дело, что мы хотим, чтобы работодатель в этом случае отвечал и за уровень доходов тех молодых людей с высшим образованием, которых он берет к себе.
— Может быть так, что работодателя интересуют не все знания или навыки молодого специалиста, которые предполагает его диплом?
— Да, не всегда и не все компетенции, которые мы вкладываем в наших молодых людей, являются квалификационно востребованы у того работодателя, который их нанимает. Нам хочется, чтобы все, что мы вкладываем, было востребовано. Поэтому мы ждем работодателей к себе для прямых контактов, появляемся на различных форумах и других площадках.
— А что с доступностью образования сегодня, в том числе для регионов?
— Что касается доступности, сегодня молодые люди из регионов, жители отдаленных территорий, в последние несколько лет стали сдавать ЕГЭ достаточно неплохо, повышается процент по ЕГЭ, именно на удаленных территориях. Это хорошая тенденция. Они используют онлайн-площадки, онлайн-курсы для подготовки. И здесь те проекты информатизации, которые совсем недавно были предметом модернизации в системе образования основной школы, они как раз дают эффект. Благодаря им дети получили доступ к тем ресурсам, которые сегодня в качестве программ подготовки существуют в стране — это важно.
Второй момент, у нас есть сегодня целый ряд проектов, связанных с выявлением талантов, которые тоже позволяют ребятам из разных регионов поступать в ведущие университетские школы, специализированные учебные центры, где для них проводят подготовку.
И потом, в любом случае очень важно, чтобы каждый ребенок почувствовал к себе интерес со стороны учителя и своего ближайшего сообщества, потому что именно в этом залог успеха.
Студенты на занятиях на кафедре анатомии в Омской государственной медицинской академии
— Хорошо, а если смотреть с финансовой точки зрения?
— Программ стипендиальной поддержки очень много: сейчас у нас есть около 80 программ, которые позволяют молодым людям получать разного рода доплаты. Университеты активно привлекают молодых людей к работе, участвуют в различных грантах. Потом, целевое обучение дает возможность получения стипендии еще от компании-партенра — это в дополнение к грантам.
— Несколько лет назад существовала такая журналистская практика — рисовать будущее страны на основе основных направлений, которые выбирают студенты. То есть у нас, например, было поколение юристов, поколение экономистов и т.д. Сейчас нынешние студенты — это поколение кого?
— Ребята, закончившие 9-й класс, активно выбирают себе в качестве одного из экзаменов информатику, естественно-научные направления подготовки. В 9-м классе есть еще возможность как-то скорректировать направление, поэтому эта тенденция постоянно меняется. И одновременно вырос интерес к естественно-научным профилям и направлениям подготовки, к инженерным направлениям. То есть сегодня мы видим интерес к технике и технологиям, разного рода обновлениям.
— Учитывая, что в нацпроектах ставка сегодня делается именно на технологический прорыв, не останутся ли в стороне гуманитарные науки?
— Нет. Смотрите, как меняется, например, сегодня музейное пространство, здесь нужны не просто специалисты понимающие толк в технологиях. Но и для специалистов, которые выбрали гуманитарный профиль, важно, чтобы у них в образовательную программу IT-направления, работа с базами знаний, поэтому их подготовка сегодня тоже меняется. Готовя журналиста, нельзя просто обойтись собственно филологией и мастерством слова, нужно снабдить его навыками работы с гаджетами, умением собирать материал, обрабатывать фотографии, работать с теми устройствами, собственно, которые сопровождают в профессии, всё это меняет и гуманитарные дисциплины, и педагогику.
— Я улыбаюсь, потому что хочу спросить — вы не боитесь термина «цифровой дебилизм»? Это новый термин, который описывают поколение подростков, которые вечно находятся в своих гаджетах и не способны воспринимать информацию привычным нам образом. Многие считают, что так появляется поколение цифровых дебилов. Этого вы не боитесь?
— Вы знаете, любое изменение технологий и любое изменение форматов, будь там модные какие-то тренды, всегда имеет и скептиков, которые полагают, что всё это не очень приживется, и последователей, которые эти изменения принимают. Преподаватель, работник науки — это особая профессиональная среда, профессиональное сообщество, которое восприимчиво ко всему новому, ведь мы работаем с молодыми людьми. И когда ты видишь, что они используют тот или иной гаджет, ты точно понимаешь, что тебе не хватает этого знания, и ты в него погружаешься. Точно также, когда ты понимаешь, что режим их ответов носит отпечаток того, что сегодня называют клиповым мышлением, ты просто начинаешь изучать это явление, потому что тебе важно понять их язык.
— То есть эмоджи вы прочитаете?
— Да, потому что возрастные группы, на которые мы работаем, должны слышать и понимать то, что мы делаем.
